да обирают! Не остаетесь и вы в долгу, гуси-то лапчатые!
— На лето, родной, мы отдали луг ему, на лето! Коли нам веры не даешь, богу поверь! — ответил старик.
— В этом и вся ваша жалоба?
— О-о-ох! Много делов-то, мно-ого! Вдову, теперича, жену покойного Мирона Силича, детную сироту, обобрали дочиста…
— Кто?
— Все тот же Антон Прокофьич с головой, Семеном Алпатычем. Покойник-то, вишь, должен был Антону-то. Сколько должен-то был, бог их знает. Темное дело-то. Акулина, вдова-то, говорила на миру, что и двадцати рублев не будет, а Антон-то сказывает, что и от сотни хвостики останутся. Да теперича и отобрали, с головой-то, у нее лошадь, корову да нетель годовалую, да еще грозят жаловаться. Разорили бабу-то в корень…
— Ну, и все тут?
— Дивья, кабы все-то. Кабак теперь Антон-то завел…
— Ну хорошо, довольно! — остановил его Иван Степанович. — Подите теперь в полицейское управление и скажите, что я прислал вас и приказал снять с вас письменное заявление о вашей претензии на голову. А ты, Болдырев, пройди ко мне в кабинет, — сказал Иван Степанович, выходя из передней в залу.
С минуту постояв в нерешительности у порога, крестьяне один за другим вышли из передней и, почесывая в затылках, медленно пошли со двора, держа шапки в руках; а Петр Никитич, пройдя осторожно на носках через залу в кабинет, остановился у порога; почтительно откашливаясь в руку.
— Какое же дело встретилось у тебя? — спросил Иван Степанович, опускаясь в кресло. — Надеюсь, по волости ничего особенного не случилось?
— Все благополучно-с! Подати, по обыкновению, собрали сполна и сдали в казначейство!
— Хорошо! Говори же скорее, какое дело. Я тороплюсь, мне некогда, нужно ехать! — предупредил он, любуясь носком своего лакированного сапога.
Осторожно переступая по мягкому дорогому ковру, Петр Никитич подошел к Ивану Степановичу и, подав ему пакет с циркуляром, снова отошел к порогу. Молча вынув циркуляр, Иван Степанович прочитал его и с недоумением посмотрел на Петра Никитича.
— В этом и заключается затруднившее тебя дело? — спросил он.
— Так точно-с…
— Что ж тут особенного ты нашел? Палата требует, чтоб ей доставили сведения, какие есть в волости сенокосные луга, рыбные озера или пески, которые принадлежат казне и могли-бы быть обращены в оброчные статьи…
— Так точно-с…
— Есть в волости такие угодья, которые принадлежат казне?
— Есть.
— И донеси палате, что есть. Об этаких пустяках не следовало и ехать спрашивать меня! — с неудовольствием произнес Иван Степанович, доставая из коробки свежие лайковые перчатки и растягивая их на пальцах левой руки.
— Позвольте, ваше высокородие, обстоятельнее изложить пред вами настоящее дело? — спросил Петр Никитич, откашлявшись в руку.
— Говори, — ответил Иван Степанович, не оглядываясь.
— На основании этого циркуляра, ваше высокородие, мы должны донести, что в пределах волости есть рыбное озеро, называемое Святым, которое принадлежит казне и приносит крестьянам в год от трех до четырех тысяч рублей дохода. Палата зачислит озеро в оброчную статью, и тогда крестьяне, чтоб пользоваться им, должны будут арендовать его у казны.
— Весьма естественно. Палата и имеет это в виду…
— Так точно-с. Но тут встречается, ваше высокородие, обстоятельство, для изложения коего я и осмелился беспокоить вас.
— Какое же еще обстоятельство?
— Вашему высокородию небезызвестно, что немногие из крестьян нашей волости занимаются хлебопашеством, вследствие дурной, болотистой почвы земли?
— Знаю!
— Единственным источником для безбедного существования их и оезнедоимочной уплаты податей и повинностей служат; вырубка на продажу строевого леса, выделка деревянной посуды, а главное, улов рыбы из озера. Если озеро отберут у них, тогда они неминуемо обнищают, так как исключительно только вырубкой леса и поделкой посуды они не могут существовать.
— Они будут арендовать озеро и пользоваться им, — заметил Иван Степанович,
— Совершенно справедливо, ваше высокородие; но так как арендная плата в виду того дохода, какой приносит озеро, по всем вероятиям будет значительная, — не менее полутора или двух тысяч в год, — то уплачивать такую значительную сумму, не нарушая своего благосостояния, крестьяне могли бы, ваше высокородие, только в таком случае, если б, сообразно с новым расходом, увеличился и их доход; но нести подобный непредвиденный расход из той же суммы дохода, какой они имеют теперь, они не в состоянии. А посему они будут постепенно беднеть, на них будет накапливаться недоимка, и кончится тем, что богатая теперь волость придет со временем в состояние крайнего упадка.
— Ну, так что ж нам делать в таком случае? — вопросительно взглянув на него, сказал Иван Степанович. — Ведь мы не виноваты в этом, распоряжение это идет не от нас.
— Так точно-с… Посему я и осмелился беспокоить вас; не благоугодно ли вам будет изыскать меры к предотвращению сего зла?
— Ну, ну, ну… Какие же меры? Ну, что бы ты сделал, бывши на моем месте? — спросил Иван Степанович, вскочив с кресла, и остановился посреди комнаты, заложив руки за фалды фрака.
— Я бы донес, ваше высокородие, что в пределах волости есть озеро, не вошедшее в надел крестьян и составляющее собственность казны, но озеро совершенно безрыбное, дохода никакого не приносит, и зачислять его в оброчную статью не встречается надобности.
— То есть как же это? — широко раскрыв глаза, с недоумением спросил Иван Степанович. — Совершил бы наглый обман, клонящийся к намеренному подрыву интересов казны, а-а?
— Подобным донесением, ваше высокородие, я не подорвал бы интересов казны, а сохранил бы их, — спокойно ответил Петр Никитич.
— Не понимаю, как это: объясни.
— Как я уже имел честь доложить вашему высокородию, — начал Петр Никитич, — если озеро зачислят в казну и крестьяне будут арендовать его, то это немедленно повлечет за собою постепенное обеднение их, что прежде всего выразится в неаккуратной уплате податей и в накоплении недоимки. Казна будет получать ежегодно полторы или две тысячи рублей за озеро и в то же время будет более терять от недобора податей с волости. Для казны, ваше высокородие, более интереса, если волость в количестве тысяча трехсот душ живет безбедно, аккуратно уплачивает подати и повинности в размере девяти или десяти тысяч в год, нежели, погнавшись за тысячью пятьюстами или двумя тысячами рублей дохода от аренды озера, она приведет со временем волость в крайнюю нищету и допустит накопление недоимки, которую должна будет прощать им по безнадежности взыскания.
Молча выслушав доводы Петра Никитича, Иван Степанович, понурив голову, задумчиво прошелся несколько раз по кабинету и затем, остановившись у окна, забарабанил пальцами по стеклу. Петр Никитич искоса наблюдал за ним, покашливая время от времени в руку.
— Хорошо! — произнес вдруг Иван Степанович, круто повернувшись к нему на каблуке. — Донесем мы, что озеро безрыбное, доходу не дает; а вдруг откроется, что мы донесли ложно, а? Тогда что? Тогда ведь, брат, не похвалят! Тогда ведь достанется всем сестрам по серьгам!
— Не достанется, ваше высокородие!
— Да ведь это ты говоришь? А я тебе говорю, что достанется. Ведь озеро-то это здесь все знают.
— Знают… так точно-с!
