— Я руководствуюсь простым экономическим расчетом: красть нерентабельно. Даже если украдешь сумму, при раскладе на годы отсидки будет пшик. Сам знаешь, стеганые пачки во мне дрожи не вызывают. Иначе давно бы уже чулок натолкал…
— Да, это верно, — легко согласился Вадим. Он всегда легко соглашался, когда улавливал правоту собеседника. А правоту он умел улавливать с лету, схватывая суть. — Такие уж мы непутевые… Вон тот чернявый, юркий — Альберт, гельминтолог.
— Специалист по паразитам?
— Он самый. Каждый раз при встрече спрашиваю: много ли тут паразитов? А он говорит: много, и все за полированными столами сидят, никакой химией не вытравишь!
— Ты забыл представить толстопузого дядю в черных очках, который залез прямо в струю. Но удовольствия, похоже, не испытывает, физиономия кислая.
— Его я оставил напоследок. Потому как местная достопримечательность номер один. Это и есть Верховода. А морда у него всегда кислая — наверное, считает, что так должен выглядеть великий человек.
_ М-да… Публика разношерстная. Всегда тут такая или собрались по поводу какого-то события?
Окрестилов заперхал, как овца.
— Нимфочек из ансамбля ждут. Они вот-вот должны быть. Телевизионщики, наверное, съемку проведут, а эти… полюбоваться… За исключением, конечно, передовиков — они тут сами из милости. Осенью пускают отдыхать. Степана как-то в Крым занарядили по горящей путевке, так он на третий день — на самолет и удрал. Говорит, такой жары не выносит. Дело, правда, было в декабре.
— Ну-у…
Вадим пополз на берег, а я сквозь прищуренные веки продолжал наблюдать за собравшимися. Для себя я сразу выделил троих: Касянчука, Рацукова и Верховоду. Все они фигурировали в зашифрованном послании Петровича, а последний так был подчеркнут даже двумя жирными чертами. Какая между ними связь? На озерке они образовали как бы незримый треугольник. Рацуков наблюдает за теми двумя? Но почему делает так открыто — ведь его все знают? Или давит на психику? А может, только своим присутствием пытается предотвратить очередное темное дело?
Мысли мои все возвращались к саморассасыванию зародышей у самочек песцов. В обязательствах, вывешенных прямо у входа на звероферму, я отметил, что тут собирались получить по 5,5 щенка от каждой самочки. А получили по 2,4. От этих цифр веяло мистикой. Как можно получить половину и даже четыре десятых щенка? Конечно, я понимал всю эту плановую казуистику — одна самочка принесет пять щенков, другая — шесть, вот и получается на двоих по пять и пять десятых. На взгляд непосвященного цифры выглядели странновато.
И еще. Заведующая-девчушка с розовым смуглым лицом. Против ее фамилии стоит знак вопроса. Что хотел сказать Петрович? Посмотрев в ее чистые глаза, я вдруг решил для себя, что она не может быть замешана. Разве по неведению.
Рядом плюхнулся Вадим.
— Сюрприз…
— А что такое?
— Нимфочки будут здесь только пролетом — для съемок… Искупаются и летят дальше, в Лаврентия. Там конференция какая-то, вот они и должны вечером выступать.
— Откуда узнал?
— От Пилипка. У него рация, связь держит.
— А для кого сюрприз? — я подумал, что в первую очередь это сюрприз для меня, — как теперь поговоришь с Уалой? Для этого нужны обстановка, настроение…
— Кое-кто надеется, что нимфочки здесь заночуют.
— А те… так уж склонны?
— Беззащитны, совершенно беззащитны! — с бороденки Окрестилова сорвалось несколько капель. — Видишь, какие волки: схватил и поволок козочку. Что она мекнет?
— Но Пилипок!
— А он что мекнет? Искать себе новую работенку и ему не хочется… Во, летит!
В мареве над тундрой возник крохотный воздушный силуэт «стрекозы», потом донесся легкий стрекот. Головы в озерке, как по команде, повернулись на звук. Стрекот перерос в гром, тяжелая машина, приминая траву и мох воздушным потоком, осторожно опустилась рядом с озерком. Замолк мотор, остановились медленно крутившиеся винты. И тишина стала еще более звенящей, напряженной.
Распахнулась дверка, пилот выбросил трап. И по нему, как в сказке, стали одна за другой спархивать (все-таки танцовщицы, не грузчицы!) невообразимо красивые девушки. Вспомнился фильм моей юности «Женщины Востока». Нет, эти еще красивее, если можно красоту как-то сравнивать.
Тоненькие, миниатюрные, изящные, одетые в свои расшитые легкие наряды для танцев (прямо с концерта или специально оделись для съемок), они сначала сбились стайкой, ожидая своего руководителя — коротышку с красным лицом, а потом танцующей ритмичной походкой пошли к озерку. Из него, как водяной дух, выметнулся оператор Акуба в пестрых плавках, подхватил с травы свою тяжелую аппаратуру и прямо так, голышом, заметался вокруг, снимая, командуя, что-то выкрикивая. Он заставил девушек не один раз пройти от вертолета до озерка, а потом по его указанию прямо на берегу они начали танцевать. Красноликий колобок дирижировал, взмахивая коротенькими ручками.
Меня всегда умиляли такие сцены. И раздражали. Почему-то операторы всех студий снимают танцующие или поющие ансамбли обязательно на траве-мураве, в тени берез или на берегу речек. Хотя в жизни такого никогда не бывает. Но кто и когда сверяется с жизнью, если нужно показать танцующих пензапов или потемкинские деревни?
Уалу я интуитивно узнал сразу. Среди робких и застенчивых местных девушек она выделялась, словно олениха среди косуль, — сравнение неуклюжее, но оно почему-то пришло на ум. Не по-северному высокая, с дикими раскосыми глазами, смелыми движениями, она как-то мгновенно входила в ритм танца, вся отдавалась ему, жила в нем. Все другие, хоровод девушек, служили ей как бы фоном. Солистка, прирожденная солистка…
Наконец голый, уже обсохший от усердия Акуба закончил съемки, обмяк, махнул рукой девушкам и поплелся со своей камерой к строениям. Девушки, весело смеясь, раздевались и тут же одна за другой прыгали в воду. Уала оказалась еще красивее, чем я ожидал. В ярко-синем купальнике она влетела в озерко, окутанная хрустальными брызгами, самой первой. И почему Вадим сказал что она «на грани»? Блестели смуглые тела, взлетали иссиня-черные косы. Я тут же ринулся в гущу смуглых тел. Два-три гребка — и я очутился рядом с Уалой. Крепко схватил ее за руку.
— Oй, кто это? — она повернула ко мне смеющееся лицо, но не особенно удивилась. Вблизи я поразился, какие у нее глубокие, без блеска глаза. «Как омуты», мелькнула мысль.
— Уала? — спросил я.
— Да. А что?
— Тебе сообщение, — каждое слово было продумано, выверено, действия рассчитаны до секунды. За мной наблюдали с берега, все должно быть естественно.
— От кого? — она могла спросить и «какое сообщение», хода событий это не изменило бы. Но она сказала «от кого», чем облегчила мне задачу.
— От Петровича.
Улыбка угасла, но она не отпрянула, как я ожидал (потому я держал за руку).
— Сволочь!
Рука ее поднялась для удара. Отчаянная деваха. Она мне сразу понравилась несмотря на все, что я о ней слышал. А может, благодаря этому.
— Говорю правду. Меня прислали на его место. Ну-ка, нырни, я тебе что-то скажу.
Несмотря на нелепость этих слов — что можно сказать под водой? — она тотчас нырнула. Я нырнул вслед за ней и увидел ее распахнутые глаза, зыбко черневшие в зеленоватой глубине. Вода тут изумительно прозрачна — на это я и рассчитывал. Вплотную приблизив свое лицо к этим глазам, я обхватил ее за шею, сильно прижался своей щекой к ее щеке. Сразу же оттолкнулся и вынырнул.
Она появилась рядом, вид у нее был немного растерянный.
— Что? Что это такое? — двумя руками она откинула волосы со лба.
— Ты должна знать. На языке твоего племени это означает: У нас одно дело. Отомстить за его смерть. Я тебя искал. Если можешь, останься, — и, сильно брызнув ей в лицо, я беззаботно поплыл обратно. Вадим окунал очки в воду, чтобы получше меня разглядеть.
— Ну, соколик! Развлекся? Учти, все ляжет в твою папку.
— Знаю, — от напряжения мне немного сводило руки. Все-таки провести такую блиц-операцию и чтобы никто ничего не понял.
— Идем.
Он провел меня в строение, где раздавался зычный голос Пилипка: «Огурцы еще не нарезали? Быстрей, быстрей поворачивайтесь!» Мы зашли с заднего хода. В маленькой комнатушке все оказалось заставлено водкой, минеральной водой и даже пивом. Вадим по-хозяйски открыл одну белую, поискал глазами:
— Все стаканы уже уволокли на стол…
На подоконнике стоял еще один, запыленный. Вадим выдул из него пыль и засохшего овода.
— Уже причащаетесь? Вон там в углу коньяк.
— Белая лучше, — Вадим тоже хлебнул полстакана, вытер бороденку. — Разморило в воде.
Мы вышли к озерку, и как раз вовремя. Руководитель ансамбля, красноликий колобок, орал на Уалу, которая невозмутимо вытиралась полотенцем. У ног ее стоял чемоданчик.:
— А как я без тебя полечу? Как выступать будем, ты подумала? Там же конференция районного масштаба!
— Плевать мне на масштабы, — громко и отчетливо ответила она. — Остаюсь, и все.
Она напоминала ленивую кошку, прихорашивающуюся перед самым носом разъяренной цепной собаки, — прекрасно знает, что той не достать.
— Опять за свои фокусы? — кипятился колобок. — Ну, я тебя… я тебя…
— Только не ты, — дерзко бросила Уала, поворачиваясь к нему гибкой спиной. Колобок зашипел от злости. Неизвестно, на что бы он решился, но тут негромкий звук, словно цоканье, привлек его внимание. Цоканье раздалось из воды, где лежал с кислой гримасой Верховода. Из колобка будто разом пар выпустили. Он послушной рысцой подбежал к Верховоде, наклонился над ним в классической позе угодника.
Мы стояли вообще-то далеко, но то ли звуки по воде хорошо разносятся, то ли настал момент затишья (позже я понял, что он-таки настал: говорил Верховода!), а только слышно было все, что изрек, не разжимая губ, толстяк:
— Чего там. Если девушка хочет… незаменимых у нас нет…
Наверное, решил, что она из-за него осталась, а может, еще что…
Колобок будто и не орал только что, синея от злости, — вот чем меня восхищают приспособленцы: не тягаться с ними в мгновенных метаморфозах даже очень заслуженным артистам! Тут же он стал деловито распоряжаться и погнал стайку робких девушек к вертолету.
— Пообедаем в Лаврентия… там уже ждут!
Видимо, боялся, что еще кто-нибудь из танцовщиц проявит непокорность. Уала, перекинув полотенце через плечо и подхватив одежду, своей ритмичной походкой прошла мимо к домикам, метнув на меня короткий, но обжигающий взгляд диких глаз.
— Видал, видал? — зашипел рядом Вадим, протирая пальцами очки. — Чего ж она вдруг осталась? Ох и фокусница… Выпрут ее когда-нибудь из ансамбля. Выпереть легко… А где
