Два раза на дню жарко печки топили.
Снега отгребали от светлых крылечек,
Покуда калился кирпичный запечек.
А помнишь, как наши любили мальчишки
На печке горячей почитывать книжки?
А нынче парно от земли, духовито.
А сколько новёхоньких гнёзд понавито!
И наши полночные зимние страхи
Вот-вот улетучатся с посвистом птахи.
Журчит водополье в овражной низине.
Дивитесь, ребята, оттаявшей глине!
Нас жизнь тормошит для броска и разбега.
И всё-таки жаль уходящего снега.
Когда прольются с небосвода
Луны холодные лучи -
Светясь, речные вспыхнут воды,
Искрясь, блеснёт роса в ночи.
И лунный свет зеленоватый,
Заоблачный и неземной,
От нас относит прочь куда-то
Вселенной отзвук потайной.
А тот, кто видел в свете этом
Реку, луга, поля и лес,
Тот хоть на миг, но был поэтом,
Счастливцем дива и чудес.
Я тоже был им!
Падал косо
Зелёный луч.
Была видна
Не только зыбь речного плёса,
Но рябь ракушечного дна.
И майской ночью серебристой,
Отбросив сетчатую тень,
Мягка и млечно-шелковиста,
К нам льнула белая сирень.
Её пахучестью объятый,
Я клялся сдуру, сгоряча
В любви, конечно. Спешны клятвы
При свете лунного луча.
Зелёный луч, в оконце брызни!
И озари моё жильё,
Являя мне и прелесть жизни,
И как бы. призрачность её.
29 января (утро).
С возрастом я стал бояться неурочных телефонных звонков. Рано утром, когда все домашние еще были в постелях, зазвонил телефон, и предчувствие беды вошло в каждую клеточку: 'Господи, лишь бы никто не помер!'
Звонили из далекого райцентра. Соседка стареньких моих родителей сразу же начала извиняться:
- Разбудила, поди, вас всех? Мне на дежурство уже бежать - вот и трезвоню спозаранок.
- Что-то случилось?
- Приезжайте. Ваша мама в больнице. Ногу сломала, и перелом-то какой-то сложный.
- Когда?
- Еще третьего дня. И отец ваш тоже в больнице. Я рвалась еще вчера позвонить, да она не велела - вы же ее знаете…
Знаем, конечно. Каждую косточку давно уже ломит, но ни одной жалобы, ни единого вздоха-стона мы от нее не слышали - железная какая-то. А ведь натерпелась, жизнь корежила - не дай Бог никому. Ехать, надо срочно ехать! Стоп! А как же допрос? В кармане - повестка на допрос к следователю ФСБ. Ладно, переживут - мама у меня одна.
ТРУШНИКОВ Сергей Васильевич родился в 1948 году в г. Соликамске Пермской области. С 17 лет работает журналистом. В 1985 году приглашен в пермскую областную газету 'Звезда', где прошел все ступени - от собкора до заместителя главного редактора. В1990 году избран главным редактором газеты 'Звезда'. Член Союза журналистов России, заслуженный работник культуры РФ. Лауреат международных, российских и областных журналистских премий и конкурсов. Член Союза писателей России. Живет в г. Пермь
6
Через пару часов я был уже в дороге. 'Красотища-то какая!' - сказал водитель, когда выехали за город. Морозило. Вдоль дороги искрились на солнце есенинские белые березы, но мне было не до красоты этой, хотя, наверное, и ей тоже предназначено свыше спасать мир, а значит, и моих отца с матерью. Я думал о них, торопя дорогу: 'Быстрей бы!' Я ругал себя за вечную свою мягкотелость. Сколько ведь раз собирался перевезти их в город, а они все отнекивались: никуда, мол, не поедем, пока ноги носят и руки не отваливаются. Не настоял, и вот теперь…
29 января (день).
Двести с лишним верст пролетели за два с половиной часа. Домой заезжать не стал - там пусто и холодно. Сразу - в больницу, трехэтажное здание которой успели построить еще при советской власти на самой окраине райцентра.
Меня проводили в ее палату. Мама виновато улыбнулась:
- Вот и оторвали тебя от дел…
- О чем ты? Тебе больно, мама?
Она снова улыбнулась, оставив глупый мой вопрос без ответа. Я взял ее руку - она была живая и теплая. Наткнулся на пульсирующую жилку на запястье. Погладил. Захотелось заплакать.
- Все будет хорошо, мама!
- Не знаю… Хотелось бы.
- А ты верь. Верь!
- Стараюсь.
Маленькая седая головка на белой подушке. Надо же, как усохла за какой-то месяц. Мы приезжали тогда на день рождения отца - мама сноровисто накрывала на стол, и казалось, такой, неугомонной и ловкой она будет вечно.
- А где, мам, отец?
- Через палату. Придет, сядет рядышком. Возьмет руку - молчит, молчит, а потом скажет: 'Как мы с тобой хорошо жили'. А у самого слезы… Я ведь не за себя, за него больше боюсь: как он без меня? - почти ведь не слышит уже.
- Что у него?
- Кто знает? Последнее время он все мучился, что пописать не может, а теперь говорят, рак. Вроде бы как мочевого пузыря…
