его стороны. Обычно он отстаивал перемену у какого-нибудь свободного, удаленного от одноклассников окна или отсиживался в пустом классе. Как-то Аспирант честно признался Тулипину:
- У тебя, Тулипа, такой вид всегда, что, когда проходишь мимо, невозможно пройти просто так. Мне до того хочется тебя чем-нибудь поддеть, дать тебе пинка, что я не могу удержаться.
- Не надо, Валера.
- То есть как - не надо? Очень хочется. Я уж привык. Ты это уж как-нибудь пойми.
Перемена была самым тяжким испытанием, и сейчас Тулипин совершенно зря стал на виду у всех.
- Тулипа, пойди сюда! - он услышал голос Аспиранта. Делать нечего - надо подходить. Тулипин испугался, подняв глаза на компанию длинноногих и длинноруких одноклассников - 'центр тяжести', - стоявших у окна полукругом.
- Ту-ли-па! Ту-ли-па!
Он скользнул взглядом по стайке девушек, стоящих еще дальше. Никто не смотрел в его сторону. Вот поставить бы сейчас стенку между девушками и этими, и тогда он подошел бы сразу - пускай что хотят, то и делают, все равно никуда не деться, только бы девушки ничего не видели.
- Ёлки! Ну иди же сюда, чего встал-то?
Но нет никакой стенки - все будет происходить на их глазах.
- Ну, ты идешь или нет?
Как хорошо раньше было: мужское и женское обучение в отдельных школах. Он бы пошел в женскую - там, по крайней мере, не делали бы больно.
- Ей-Богу, я сейчас за ним сам схожу. Человеческого языка не понимает. Аспирант, уже раздраженный, быстро приближался, отражаясь в расширенных зрачках Тулипина.
- Пойдем, кашей накормлю. Тебе мама дома геркулесовую варит? Плохо ты кашу кушаешь.
Очень сильная рука схватила легкого Тулипина за воротник и потащила туда, где стояли остальные.
Одноклассники, слегка утомившиеся за урок, ждали от перемены зрелища, их руки и ноги требовали быстрых сильных движений, и Тулипин для них в этот момент был источником огромного удовольствия.
Аспирант волочил его за собой, а Тулипин со страхом смотрел на девушек, ожидая в любой момент, как выстрела, что какая-нибудь из них случайно повернет голову в его сторону, и тогда горячий океан позора накроет его с головой.
И действительно - одна, другая, еще одна, еще… Их глаза жалили его незащищенное сердце. Но девушки смотрели без всякого интереса или сочувствия и опять углублялись в учебники, которые держали на весу, или возобновляли прерванный на мгновение разговор. И только тут Тулипин вспомнил, что уже несколько лет видят его в смешном, стыдливом, униженном положении и просто привыкли к этому. Для них роль Тулипина - самая низкая ступенька среди одноклассников, среди всех учеников школы, среди всех людей, которых они знали, - низкая, ниже уже некуда - эта
ступенька будет под ногами Тулипина все время, и его положение так же не может измениться, как не может помолодеть лицо Географа, Тулипин сейчас прекрасно понимал все это, может быть, в тысячный раз приходил к этой мысли, и в тысячный раз режущее чувство позора стало притупляться. Появилось другое ощущение - что жизнь забыла про него, несется себе вперед, он пытается зацепиться за ее бока, и эти железные бока толкают его. Жизнь, которая подобрала под свое крыло Аспиранта, Макара, Леху, Геракла, девушек и даже старика Географа, - для него эта жизнь чужая. Но она единственная и всеобщая - другой жизни, для которой он был бы своим, на земле нет. И тут уж ничего не поделаешь. Как ни бейся о прутья - клетку не сломаешь.
Аспирант подводил Тулипина все ближе к окну, а Тулипин уже не чувствовал ни страха, ни позора. Просто надо немножко потерпеть - потерпеть до звонка на урок. Он, конечно, сможет - ведь он терпел и дольше.
- Тулипа! - радостно крикнул Макар и хлопнул его по спине. Потом он взял Тулипина за плечи и с умилением сказал:
- Ты мое золото, ты мое солнышко! Совсем меня забыл. Ну, куда ты без коллектива, куда ты без коллектива? Ты должен жить общими интересами. А то стоишь один, травиночка моя. - И Макар разворошил Тулипи-ну волосы.
- Тулипа, хочешь йогом стать? - сказал Гера. - Вот! Гера достал из кармана огрызок карандаша.
- Тебе надо тренировать железы внутренней секреции. Половая потенция укрепляется карандашами. Вот этот карандаш - последнее слово американской медицины. Он просто кишит мужскими гормонами. На!
И Гера поднес огрызок ко рту Тулипина.
- Откройте рот и скажите 'а…'.
- Ну не надо, - хотел сказать Тулипин, но не успел договорить, так как Гера под общий смех ловко втолкнул огрызок ему в рот. Тулипин попытался выплюнуть, но Гера зажал его рот рукой и развернул его к себе спиной так, чтобы было удобно. Тулипин стал давиться.
- Сейчас блевать начнет.
- Мерзость.
Тулипин выплюнул карандаш. Гера, очевидно, почувствовал раздражение:
- Макар, устроим ему треугольник?
- Давайте все. Становитесь.
Девятиклассники стали кругом. Гера крепко схватил Тулипина и сильно, обеими руками бросил его в сторону Шефа. Шеф поймал и толкнул дальше по кругу. Утраченное было веселье разыгралось еще сильнее. В глазах зажегся азарт. Если Тулипин падал, его тут же хватали, и он снова - совсем не тяжелый, щуплый - летел из рук в руки. Тулипин пытался вырваться из круга, но это только распаляло, вводило в раж. Со всех сторон кричали: 'Давай! Давай! Давай!'
Но вот Тулипин попал в руки к Макару. Тому, видно, захотелось чего-то еще. Макар завел руку Тулипина назад, так что он согнулся.
- Ну и щуплый у тебя зад, Тулипа. Кто хочет поставить автограф?
Девятиклассники вошли во вкус, и многие почти сразу провели подошвами кроссовок по согнувшейся спине от воротника до поясницы, оставив на синем пиджаке серые длинные полосы пыли. Через некоторое время на всем костюме - и на пиджаке, и на брюках - трудно было найти чистое место.
Какой-то четвероклассник или пятиклассник подбежал к Аспиранту и, хватая его за руку, запальчиво спросил:
- А если он вам сдачи, сдачи даст?!
Аспирант, глядя на ребенка, засмеялся и ласково ответил:
- Он чрезвычайно воспитанный человек.
То, что сказал пятиклассник, услышал и Тулипин. Но слова 'дать сдачи' прозвучали для него чуждо, неестественно и наивно. Все равно что остановить мчащийся по шоссе самосвал. И в то же время они задели его. В них слышалось что-то давно позабытое, очень хорошее. Но чувство это
7*
удержалось всего несколько секунд, будто кто-то далеко-далеко махнул Ту-липину платком. Махнул несколько раз - и всё.
В руках Макара чувствовалась такая сила и ловкость, что Тулипин ощущал себя не человеком, которого Макар держит за руку, а мотыльком, которого схватили за крыло.
Звонок словно буравил дырку в голове.
- Макар! Отбой!
- Тулипа, ты только в класс в таком виде не ходи. А то начнется: кто? где? когда? Иди, отряхнись в туалете.
Когда Макар отпустил его руку и все они, все эти очень сильные и ловкие парни наконец-то пошли от него прочь, Тулипин не чувствовал ничего, кроме огромного облегчения и большой благодарности школьному звонку и вообще миру за то, что он дал ему передышку.
В эти минуты, когда можно было свободно вздохнуть, когда рядом уже никто не стоял, в эти минуты не думалось о следующей перемене, в душе было только облегчение.
Тулипин вспомнил, что так и не нашел одежды, учебников и тетрадей. Конечно, все или почти все надо
