дым.
Пока они вместе с матерью смотрят фильм, Тулипину очень не хочется возвращаться из мира этого кино в собственную жизнь. Может быть, у этого фильма нет конца? Конечно же, есть. Как и у любого другого. И Тули-пин это прекрасно знает. Но всё-таки думает: 'А может, конца не будет?'
Утром Тулипин, как всегда, пошёл в школу на обычную муку. Чувство боли после вчерашнего притупилось за ночь. Недаром же говорят: 'Утро вечера мудренее'. Утром всё выглядит не так трагично. У соседнего дома он неожиданно услышал девичий голос рядом с собой:
- Привет. Я буду учиться в вашей школе.
- Привет, - машинально ответил Тулипин.
Он обернулся. На него смотрела очень красивая девушка, рыженькая, с задиристым выражением лица. Да, может быть, она и не была слишком красивой, но Тулипину все девушки казались красивыми, потому что были недоступны.
- Меня зовут Катя. А тебя?
- Саша.
- Мы теперь живём с тобой в одном подъезде. Будем соседями.
- Очень приятно, - с невероятным усилием воли произнёс он.
- А ты из какого класса?
- Из 9-го 'Б'.
- А… жаль. Я тоже из 9-го, только 'А'…
'Жаль!' - это невероятное слово, обращенное к нему, сказанное красивой девчонкой, было столь непривычно, столь странно, что Тулипин на время потерял ориентацию в пространстве и представил себе, что идёт не в опостылевшую школу, а несётся где-то по голубому небосводу, среди белых облаков, прямо по направлению к рыжему, золотому солнцу, так похожему на причёску его спутницы.
Они не быстро и не медленно, а так - словно прогуливаясь, шли к школе. Говорили о каких-то пустяках. Тулипин не верил своим глазам и ушам. С ним запросто, как с равным, как с другом, разговаривала… девушка. И во время этого разговора он помимо своей воли - просто, как во сне, - снял с себя тяжеленные цепи своей жизни. И он вдруг понял, что теперь не сможет оставаться тем, кем был всегда - жалким забитым Тулипой, подстилкой и половой тряпкой, об которую все, кому не лень, вытирают ноги. На него теперь всегда будут смотреть удивительные глаза этой невероятной девочки, и если бы он остался таким же, каким был, слабым, безвольным и бессильным, то это стало бы предательством по отношению к ней, к той, которая увидела в нём человека.
И вот почему Тулипа, зайдя в свой класс и получив обычный пинок под зад от наглого Зайца, ни слова не говоря, развернётся и так въедет костлявым кулачком Зайцу в левый глаз, что Заяц потом окривеет на несколько месяцев, а в классе подымется жуткая буча, полетят со звоном разбитые оконные стёкла, а ругани, криков и самого дикого ора будет столько, что, по крайней мере, на полдня все уроки в школе будут сорваны напрочь.
Но это будет потом. А пока они идут вдвоём, и Тулипин смотрит на свою новую подружку, как на будущую жизнь. Смотрит и не может отвести от неё глаз.
Там, в этих глазах, нет ни Лёхи, ни Шефа, ни Аспиранта. Нет Макара. Там нет школы, а значит, нет ничего плохого. Там нет даже его самого. Там только есть дорога, по которой ещё никто никогда не шёл. Там нет никого и ничего, только горит луч света, уходящий в бесконечность.
АРСЕН ТИТОВ ДВА РАССКАЗА
ОХОТА В ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Мглистая дымка зависла над долиной, и ветер бессилен оказался выжить её, если, конечно, он хотел это сделать, а не был с нею в сговоре. Он дул сильно и ровно, лишь изредка позволяя себе маленькую шалость порывов.
Вся долина Куры, кажется, была пустою, как во времена монголов. Редкие и согбенные часовенки на холмах усиливали это впечатление, и хотелось в отчаянии кинуться куда-то вслед за монголами или попытаться найти кого-нибудь живого.
В винограднике это ощущение пропало. Небольшие, но крепкие дозревали гроздья. И от их вида особо становилось покойно и торжественно.
Машину мы оставили, съехав с дороги, у первых лоз. Собака сразу юркнула в открытую дверцу и обнюхала траву. Ружьё было только у Цопе. Я был в качестве подручного собаки. Обязанностью моей было после выстрела бежать вместе с ней поднимать подстреленную дичь, а потом таскать её. С нами была ещё женщина, как полагается, молодая и красивая. Она ни разу не была на охоте и упросила нас взять её с собой. Ну и к тому же она ни на миг не хотела расставаться со мной. Это меня несколько возносило, и я был с ней великодушен.
Её мы оставили в машине. При её нарядах и каблучках было бы верхом глупости позволить ей пойти с нами. Она это понимала и печально смирилась со своей участью. Чтобы ей было чем заняться, я нарвал винограда, вымыл его в чистой, по-российски плавной протоке и посоветовал есть его с хлебом. Она благодарно посмотрела за меня. И если бы я был внимательней, то различил бы во взгляде и глубоко запрятанный упрёк: 'Вот ты какой предатель, оказывается! - говорили глуби ее темно-синих глаз. - Сам будешь ходить и охотиться, а я буду сидеть одна!'
Но я постарался ничего не заметить.
Первой ринулась в виноградник собака, выплескивая всю скопившуюся за неделю сидения дома страсть. За ней пошел Цопе, а я - сзади него на шаг, как того требует безопасность охоты. Зная, что я ни за что не появлюсь
ТИТОВ Арсен Борисович родился в 1948 году в Башкирии. Окончил исторический факультет Уральского государственного университета. Председатель правления Екатеринбургского отделения Союза российских писателей. Автор 9 книг прозы. Лауреат Всероссийской литературной премии имени Д. Н. Мамина-Сибиряка. Живет в Екатеринбурге
впереди или сбоку, Цопе чувствовал себя свободно и мог мгновенно стрелять в любом направлении, откуда только вспорхнёт дичь.
Мы прошли по вязким бороздам метров триста. Машины уже не было видно - лозы надежно ее укрыли. Мне все время хотелось полюбоваться видами полого спускающейся к Куре долины и всплывшими вдалеке развалинами монастыря. Но приходилось постоянно быть начеку, чтобы не нарушить интервала.
Я послушно шел за его спиной и хотел, чтобы собака кого-нибудь подняла. Но этого не случалось.
Мы прошли виноградник и вышли к трем ореховым деревьям, размахнувшимся кронами около глубокого ручья. Может быть, это была та самая протока, в которой я мыл виноград.
За ручьем лежал небольшой, но довольно травянистый лужок. Цопе показал собаке туда. Собака послушно прыгнула через ручей и, уткнув голову в траву, зигзагами пошла по лужку. Мы поотстали, увязнув в ручье, и едва только вышли, как в этот же миг собака припала на передние лапы. Луг взорвался двумя десятками крыльев. Цопе выстрелил. Собака, как только дробь просвистела над её головой, рванулась и даже взлаяла от полноты чувств. Птичий косяк круто сделал крен влево и пошел в виноградник. Цопе хотел еще выстрелить, но расстояние, видно, было уже большим, и он не рискнул своей репутацией лучшего в округе стрелка.
- Вперёд! - крикнул он мне, и я сорвался из-за его спины.
Я не видел, чтобы из стаи кто-то упал, но знал, что Цопе наверняка стрелял не в стаю вообще, а успел поймать цель.
- Ищите, ищите, где-то там! - покрикивал Цопе на нас с собакой, пока вставлял в пустой ствол патрон, потом неторопливо приблизился к нам и тоже начал шарить по траве глазами.
Втроем мы кое-как отыскали свою жертву - довольно крупного бекаса. Я успел схватить его раньше собаки, и она на меня залаяла, требуя, чтобы я исполнял свои обязанности и не мешал ей исполнять её. Как только бекас был найден, Цопе скомандовал возвращаться в виноградник. Мы опять полезли в ручей,
