откровение. Знала об этом соблазне Прасковья Дмитриевна. И дабы не впал в опасное искушение её любимец, отмеченный, как она полагала, особым даром, послала она его в Соловецкий монастырь на выучку к старцам… Много лет пройдёт, и уже в 'Песни о великой матери' Клюев, смещая времена и события, выразит этот материнский позыв как боязнь за сына, соблазняемого сектантами и иноверами.
Староверческая конфессия бегунов (или скрытников) - наиболее радикальное течение в старообрядчестве. Бегуны отрицали все государственные институты, как церковные, так и гражданские, будучи последователями старца Евфимия, создавшего своё учение в третьей четверти XVIII века. Они сознавали себя прямыми преемниками первых староверов, не признавших церковную реформу Никона и реформированную 'антихристову' церковь. Учение скрытников широко распространилось в Каргопольском уезде во второй половине XIX века после разгрома Выговской общины, и это течение в старообрядчестве, отличавшееся особой бескомпромиссностью по отношению к власти, просуществовало до 70-х годов XX века. Как в XIX веке, бегуны хранили и передавали из общины в общину свои тайные 'цветники' и другие 'отреченные' списки, также в 30-е - 40-е годы века ХХ они укрывали бежавших из лагерей и дезертиров с военной службы… Особую роль в их учении играли древние традиции Соловецкого монастыря, после разгрома которого разбежавшиеся иноки проповедовали эсхатологические учения о пришествии Анти-
христа. Сочинения иноков Епифания Соловецкого и Игнатия Соловецкого, проповедовавшего самосожжение как средство спасения души, получили широкое распространение в страннической и староверческой в целом среде Русского Севера, но преимущественно среди скрытников.
'Письма из Кожеозёрска, из Хвалынских молелен, от дивногорцев и спа-сальцев кавказских, с Афона, Сирии, от китайских несториан, шёлковое письмо из святого города Лхаса - вопияли и звали меня каждое на свой путь. Меня вводили в воинствующую вселенскую церковь… '
Так рассказывал Клюев в 1919 году - и едва ли возможно определить, какая из обозначенных реалий относится к его домашней жизни, какая - к жизни в Соловецком монастыре, а какая - к годам позднейших скитаний… Так или иначе в своём духовном мире он, в конце концов, связал все эти разнородные и разноцветные нити в единое целое, создав уникальное не только в русской, но и в мировой поэзии лиро- эпическое полотно… Но до этих сроков нужно было ещё дожить.
Многие оставшиеся насельники Соловецкого монастыря внешне приняли новообрядчество, но, по сути, оставались приверженцами старых, традиционных обрядов, уже не выступая открыто против власти, но тайно соблюдая заветы праотцев. Прасковья Дмитриевна знала, куда посылать сына.
'Будет, как Иоанн Златоуст'… К особой участи готовила Николая мать, строгая и в заботе о его духовном здоровье, и о непреклонности в вере.
'С первым пушком на губе, - рассказывал Николай в 'Гагарьей судьбине', - с первым стыдливым румянцем и по особым приметам благодати на теле моём был я благословлён родителью моей идти в Соловки, в послушание к старцу и строителю Феодору, у которого и прошёл верижное правило. Старец возлюбил меня, аки кровное чадо, три раза в неделю, по постным дням, не давал он мне не токмо чёрного хлеба, но и никакой иной снеди, ок-ромя пряженого пирожка с изюмом да вина кагору ковшичка два, чистоты ради и возраста ума недоуменного - по древней греческой молитве: 'К недоуменному устремимся уму… '
Часто, видно, повторял за время своего послушания молоденький инок этот акафист Иисусу Сладчайшему. Смирению и приобщению к Богу способствовали и низкокалорийная диета, и затворничество в келье, и поклонное правило… Если верить Клюеву (а не верить ему нет никаких фактических доказательных оснований), это было первое его послушание в монастыре. За ним последовало второе, во время которого Николай проходил уже 'верижное правило' - ношение вериг, которое уподобляло телесные страдания страданиям Иисуса Христа на Кресте и вызывало в памяти духовные подвиги юродивых… Но о дальнейшем пусть расскажет сам Клюев - снова обращаемся к 'Гагарьей судьбине':
'А в Соловках я жил по два раза. В самой обители жил больше года без паспорта, только по имени - это в первый раз; а во второй раз жил на Секир-ной горе. Гора без малого 80 саж‹еней› над морем. На горном же темени церковка каменная и кельи. Строителем был при мне о‹тец› Феодор, я же был за старцем Зосимой.
Долго жил в избушке у озера, питался, чем Бог послал: черникой, рыжиками; в мёрдушку плотицы попадут - уху сварю, похлебаю; лебеди дикие под самое оконце подплывали, из рук хлебные корочки брали; лисица повадилась под оконце бегать, кажнюю зарю разбудит, не надо и колокола ждать.
Вериги я на себе тогда носил девятифунтовые, по числу 9 небес, не тех, что видел ап‹остол› Павел, а других. Без 400 земных поклонов дня не кончал. Икона Спасова в углу келейном от свечи да от молитвы словно бархатом перекрылась, казалась мягкой, живой. А солнышко плясало на озере, мешало золотой мутовкой озёрную сметану, и явно виделось, как преп‹одобный› Герман кадит кацеёй по берёзовым перелескам.
Люди приходили ко мне, пахло от них миром мирским, нудой житейской… Кланялись мне в ноги, руки целовали, а я плакал, глядя на них, на их плен чёрный, и каждому давал по сосновой шишке в память о лебединой Соловецкой земле'.
'Девять небес', о которых говорит Клюев - девять чинов ангельских, девять ступеней иерархии ангельских существ по учению Псевдо-Дионисия Аре-опагита, одного из любимейших авторов протопопа Аввакума. Эта иерархия образует три триады по степени близости к Богу: 1) херувимы, серафимы, престолы; 2) господства, силы, власти; 3) начала, архангелы, ангелы. Первая триада - в непосредственной близости к Господу. Вторая - отражение принципа божественного мировладычества. Третья - в непосредственной близости к миру и человеку. К этим триадам Клюев ещё будет, особенно часто в предреволюционный и революционный период, обращаться в поэтическом творчестве.
А о Соловецкой обители поэт вспомнит уже в середине 20-х годов, когда на святом месте расположится знаменитый СЛОН - Соловецкий лагерь особого назначения, когда новомученики российские кровью окропят землю, помнящую святых Зосиму и Савватия.
Под клюевский рассказ о Соловках можно заснуть сказочным сном, не желая просыпаться. Это не столько жизнь - сколько житие. Соблазн, конеч-
но, есть - попытаться, используя 'косвенные данные', 'разоблачить' поэта. Но благодарному
