Во дворе у засыпанной снегом скамейки Антонина Павловна поставила четыре ведра воды.
- Два тебе, - сказала она отцу Дионисию, - а два мне. Ну, кто первый?
- Я, - сказал отец Дионисий, вознамерившийся держать марку до конца.
- Давай, батюшка. Раздевайся в сенях, вот простыня, ей укроешься опосля. С Богом!
Все остались в доме. Отец Дионисий разделся донага, и укрывшись простыней, вышел на улицу. Морозом обожгло все тело и захотелось вернуться в теплый дом, но он победил в себе слабость и вприпрыжку побежал к скамейке, где стояли ведра. Скинув простыню, он посмотрел на звезды и остро почувствовал вдруг, как не чувствовал еще никогда, какой маленький и жалкий человек под огромным ночным небом - соринка в великом космосе.
Голые ступни ломило - не до раздумий. Отец Дионисий схватил ведро, произнес громко: 'Во имя Отца и Сына и Святого Духа!' и вылил на себя воду. Дыхание перехватило, но он, не останавливаясь, опрокинул на голову второе ведро и, схватив простыню, бросился в дом. Уже на пороге ему стало тепло, все тело будто кололи тонкими иголками, но не больно, а приятно.
Дома его встретили восторженными криками, а Валентина протянула махровое полотенце, позаимствованное у хозяйки.
- Ну как, батюшка? - спросила Антонина Павловна, - как водичка? Святая?
- О-о! - только и выговорил отец Дионисий.
- Так и я пойду, пожалуй, - сказала она и вышла в сени.
- И не боится! - воскликнула Татьяна. - В восемьдесят-то лет!
- Вера чудеса творит! - отозвался из полотенца радостный отец Дионисий.
Дверь распахнулась, и в дом вместе с облаком белого пара влетела босоногая хозяйка в прилипшей к телу простыне.
- Господи, помилуй! - воскликнула она, пробегая в соседнюю комнату. - Вот это хорошо, так хорошо!
- Берите пример! - сказал, обращаясь сразу ко всем отец Дионисий, и пошел одеваться.
Время пробежало незаметно, и пора было уже собираться в церковь. С улицы послышался колокольный звон. Антонина Павловна поднялась из-за стола.
- Евдокимыч на службу приглашает.
- Он у вас и звонарь? - улыбнулся отец Дионисий.
- Я ж говорю, на все руки. Ишь, вызваниват. Да-а… Первый звон - пропадай мой сон, второй звон - земной поклон, а третий звон - из дому вон! Пошли, что ли, молодежь?
Веселые, счастливые, нагруженные деревенскими подарками утром после службы и чаепития, они возвращались к машине. Бедная 'шестерка', конечно, замерзла и долго отказывалась заводиться, и все, радостно хохоча, толкали ее по дороге, пока, наконец, мотор не фыркнул раз-другой и заработал. Потом, обогревшись в салоне, они до самого города вспоминали разные детали своего праздничного путешествия. А на лестничной площадке, пока искал в кармане ключ, отец Дионисий спросил матушку:
- Ну что, не жалеешь, что поехала со мной в медвежий угол?
- Не жалею, - ответила она. - Готова еще прокатиться. Кстати, это была моя идея. А ты, скажи-ка мне, как не испугался обливаться на морозе-то?
Отец Дионисий снисходительно усмехнулся и сказал, имитируя голос старосты:
- Чай, не впервой. На миру и смерть красна! Оба громко расхохотались.
СЕРГЕЙ АГАЛЬЦОВ
Реки румяное блистанье, Зари широкий чистый свет, Черёмухи благоуханье - Мне и отрада, и привет.
Как нравятся мне скрип телеги И треск сорочий на сосне, Торчащие из стога слеги И дальний мирный свет в окне.
Так незаметно ночь настала, Взошла над нивою луна. Какою вдруг окрестность стала, Большой луной озарена!
Луг так таинственно мерцает, Светясь и серебрясь в ночи. Чу! Соловей… Как запевает!… Остановись. Замри. Молчи.
Как воздушны, как легки Снега белые клоки На осинах, на берёзах - Словно в чистых детских грёзах!
Хоть бы звук! Лишь тишина По округе всей слышна. В воздух, что прозрачен, пуст, Отлетает пар от уст.
Пар от свежих уст девичьих. Снег кругом в следочках птичьих. Как под солнцем он блестит! Как под валенком хрустит!
Сладко по снегу брести. Гляну - глаз не отвести: Как нарядно и светло Убрала зима село!
Облака сияют надо мной. Вдоль дороги тихой никнут ивы, А по сторонам недвижны нивы, И томит, томит июльский зной.
Под горой берёзовый лесок, Где спускаюсь я на дно оврага. Сладко пьётся ключевая влага, На пригретый я сажусь песок.
Забываюсь, глядя на ручей, Весь залитый золотистым светом. И отрадно мне, что в мире этом Я так юн, свободен. Я - ничей!
И опять меня среди хлебов Всё ведёт дорога полевая. К дому я иду по ней, внимая Гулу телеграфных проводов.
Желтеет спелая пшеница, К дороге клонится глухой. И солнце медленно садится За невысокою горой.
Заката летнего мгновенья - Что за отрада для души! Бреду. Ни звука. Ни души. Лишь в очарованной тиши Струится нивы шелестенье.
Какой простор! Какой покой! В душе ни боли, ни тревоги. И мнится, лишь глаза закрой: Ты рядом, ты бредёшь со мной Прекрасной странницей земной По вьющейся в хлебах дороге.
