говорила: чтоб все было в порядке: архимандрит будет… Нас осудят, ежели что не так подадут.
Няня уж ничего не отвечала, не сводя глаз с пирога, а только кивала головой в ответ.
- Трогай, Степан!
Няня крестилась торопливо, боясь поднять руку от пирога. Пролетка с няней и с пирогом уезжала, и тотчас же начинались вторые сборы, наши с мамой.
Старший кучер, Андрей, ловко подал парадную пролетку к крыльцу, остановив ее у самой нижней ступеньки. Мама села с братом, придерживая его рукой, а я поместился на маленькой скамеечке перед ними. В верхе пролетки лежали 'штуки' материй и продолговатые картонные коробки с галантереей и платками.
- В город! - приказала мама обернувшемуся Андрею. - В лавку.
Мать любила быструю езду. Она была взята из семьи, где все были лошадники и, по выражению отца, недолюбливавшего шурьев, порастратили отцовское состояние на 'сивку-бурку, вещую каурку'. Андрей любил ездить с матерью: отец ему не давал показать на всем ходу нашу отличную пару в яблоках, сдерживая его кучерской пыл, и Андрей поварчивал на отца потихоньку: 'На лошадях, как на клячах, я ездить не согласен', а выпивши, прибавлял: 'Я на клячах и то, как на лошадях, езжу. Меня барыня понимает'.
Мы ехали быстро; мелькали дома, магазины, лавки с вывесками: 'мужественный парикмахер Козлов с дамским залом', - и улыбался нам длинный турок с закрученными усами, китайцы, сидя на цыбиках с чаем, дружественно двигали и водили косами, толстый арбуз с фруктовой лавки сокрушенно раскачивался: 'я - круглый, я - круглый: меня нельзя есть', - 'а нас можно!' - отвечали румянобокие груши с той же вывески. Мать крестилась на церкви и снимала с брата картузик, и он начинал креститься, когда церковь была от нас уже далеко.
Лавка была в гостином ряду. Мальчик в суконной серой куртке выбегал из лавки и высаживал первым брата, помогал сойти маме. Мама здоровалась с Анисимом Прохоровичем, седым заслуженным приказчиком, в долгополом сюртуке, с холеными крупными руками. На шее у него висела золотая большая медаль на малиновой ленте: он, по закрытии лавки, тоже заезжал поздравить бабушку и был в полном параде. Он почтительно, но с достоинством здоровался с мамой, усаживал ее на стул, возле прилавка, предварительно устелив стул листом белой бумаги, - и не спрашивая, что нужно из товару, - вел разговор:
- День сегодня, сударыня Анна Павловна, торжественный и печальный-с: Усекновение честные главы пророка и предтечи Господня Иоанна. - Он четко и по-церковнославянски, словно вязь, выводил- выговаривал полное церковное название праздника, особенно ясно отчеканивая: И-о-а-н-н-а. - Где у обедни изволили быть?
- У себя в приходе, - отвечала мать, оглядывая куски шелкового товару, лежавшие на полках: белые, голубые, розовые, синие, фиолетовые,
оранжевые, черные, желтые края их нежно вырисовывались в тускловатом освещении 'лавки'.
- Я так и предполагал-с. В монастыре преосвященный владыко Нафа-наил служат.
- Я всегда в приходе обедню стою, а к тетушке на молебен.
- Потрафите в самый раз. Преосвященный в служении медлителен и служит истово и благолепно: в первом часу, не ранее, полагаю, обедня отойдет. Облачения крестовые: золотые кресты по лиловому бархату. Бархат в черни*.
- Я что-то не упомню его. Должно быть, не бывала на его служении. Давно он у нас?
- Менее года, как на покой присланы, в Вышатьев монастырь, что в десяти верстах от города. Постники, вина никакого; никогда не ужинают, но рыбу очень любят-с, красную-с. Были на Крайнем Севере, а прежде викарием в Привислянском крае-с. Магистр богословия.
Анисим Прохорович так же тщательно, как название праздника, выводил географические названия.
Он был одинок, жил с старушкой - двоюродной сестрой, и читал 'Московские ведомости'. На столе у него лежал крестный календарь и 'Список архиереев'. Он больше ведал продажей парчи. Покупщиков - церковных старост, архиерейских экономов, кафедральных протоиереев - он уводил в особую темную дощатую комнату с зелеными шелковыми занавесками, где всегда горела лампа, усаживал в кресло и говорил:
- У меня рост архиерейский. Наш духовный портной, по моему росту, многие облачения уже шил, на мне и примеривал, потому что на человеке пожилом это пристойнее, чем на бездушном манекене. Вы не сомневайтесь. Парча эта не тяжела, златовидна и умилительных тонов. В западном крае были случаи обращения униатов после служения владыки Пахомия в кафедральном соборе в облачении из вышереченной парчи. Благолепие, изволите знать, много способствует возвышению религии. В 'Московских ведомостях' была корреспонденция.
Солидные покупщики любили покупать у Анисима Прохоровича, и если парча покупалась для какого- нибудь городского прихода или монастыря, он всегда приходил на первое служение, при котором облачались в облачение из новой парчи, и по окончании службы, умиленный и растроганный, подходил к протоиерею или эконому, брал благословение и, почтительно улыбаясь, говорил:
- Ну, вот видите, ваше высокоблагословение, - был ли я прав, когда смел предлагать Вашему высокоблагословению подобную парчу?
- А что, - спрашивал протоиерей, - разве величественно было?
- Небеси подобное украшение, - отвечал Анисим Прохорович и, вновь взяв благословение, откланивался.
Он был любитель и художник парчового дела.
Про парчу, - осторожно и медленно разворачивая тяжелую, блестящую золотом, пышную ткань, - он говаривал: 'Это - для Бога. Царь царём'; про шелк говаривал: 'Это - одеяние князей земных', и раскидывал перед покупателем, холеными руками своими, кусок шелковой материи быстрее, небрежнее и вольнее, чем парчу; а шерстяные товары сам никогда не показывал - и шерстяные и бумажные ткани определял: 'Это - одеяние от на-готы-с, не более того: наги, по грехам нашим, родимся и получаем бренное прикрытие. Не красоте, а наготе-с'. А шелк, и еще более парча - это была для него красота, ради которой он берег и свои руки, - и с усмешкой говаривал про себя: 'Я белоручка-с: ни к чему не прикасаюсь'.
Решив, что разговор с матерью достаточно веден так, что приличествовало началу, Анисим Прохорович осведомлялся:
* В Православной церкви священники служат в облачениях разных цветов. В Господские праздники - в белых, на Пасху и память мучеников - в красных, в Богородичные - в голубых, а Великий пост и постные дни - в лиловых.
- А чем, сударыня, можем служить? Время - деньги, говорят англичане, хоть мы в том, русские, им и не верим: у нас деньги особо, а время - особо.
- Вот что надо, Анисим Прохорыч: задала мне тетушка задачу - подобрать ей шелковой материи, желтого цвету, все оттенки: канареечного, палевого, лимонного. Какие только есть…
- Можем служить, - отвечал Анисим Прохорыч, - а количество-то, по всему вероятно, требуется не малое: по десяти аршин цвета, - и правая бровь, седая и чуть подстриженная, опустилась у него слегка над глазом.
Мать улыбнулась:
- Вы знаете тетушку. Пелену шьет к Федоровской. Надо по лоскутку каждого цвета.
- То-то я и говорю: количество не малое: наберем ли? - и Анисим Прохорович приподнял бровь и покачал головою. Я засмеялся, забежав за прилавок. Он повернул ко мне голову и повторил: 'Наберем ли, молодой хозяин? а? товару-то больно много требуется!' - и тут же, другим голосом, приказал:
- Иван Никифоров, достань-ка образцы. Есть там желтые. Молодой приказчик кинулся искать, но, порывшись в картонах, принес
только два-три отрывка образцов желтой шелковой материи со словами:
- Больше нету-с желтой.
Анисим Прохорович нахмурил брови.
- А у нас палевые были - фай-франсе и саржа - и канареечные - фуляр? *
- Где-с?
Анисим Прохорович встал со стула, повернулся к нам спиной, крикнул сердито с раздражением:
- Ты сыщи, а я укажу! - опять присел на стул около мамы и, покачав головой, молвил сокрушенно, как
