слышать о нем…
Он снова вытаращил глаза.
— Я тебе расскажу потом. Продолжай.
— «…когда по примеру короля мидян он приказал соорудить мост из кораблей».
— А что он сделал с доспехами потом?
— Я пока разобрал только начало! Там рядом профессор сделал какие-то наброски. Короче, мазня, похожая на рисунки.
Маэ и я склонились над записной книжкой.
— Статуя какая-то, — тихо проговорила она. — Александр?
— Нет. Слишком короткие волосы. Возможно, это рисунок какой-то статуи эпохи Империи. Наверное, обожествляемый Калигула, поскольку он здесь в военном снаряжении и босой. Но я не знаю этой статуи. И доспехи… взгляните на нагрудник. — Я указал пальцем на рисунок.
— Рука, держащая молот. Такая же печать на щите, — заметила Маэ. — Впрочем, не его ли он держит в руке?
Я склонился еще ниже, чтобы лучше рассмотреть.
Мотороллер остановился на велосипедной стоянке на маленькой пьяцца делла Ротонда, и молоденькая девушка в цветастом платье бросилась к водителю. Он крепко обнял ее. Освещенный Пантеон и его фонари бросали на площадь красновато-коричневый свет с золотистым отливом.
Расположившись на террасе «Ди Риенцо», самого роскошного из трех ресторанов, находившихся на плошали неподалеку от Пантеона, мы с Маэ в ожидании заказанного ужина смаковали аперитив, а Ганс — кофе глясе.
— Обожаю это место, — вздохнула Маэ, потягивая свой мартини. — У меня такое впечатление, будто я нахожусь вне времени. А у тебя? В старом городе есть что-то магическое.
На ступенях лестницы сидело множество молодых людей. Они смеялись, ели мороженое или играли на гитаре. Въезд в старую часть города был запрещен, и казалось, что мы вернулись на века назад, несмотря на современную одежду, прохожих и музыку, доносившуюся из ресторанов.
Ночь была свежей, тысячи запахов витали в воздухе, наполненном радостным гомоном древнего города. Здесь люди вели ночной образ жизни, как и во всех странах, где теплый климат позволяет это. Окна отеля, в котором мы остановились, были широко раскрыты. Это была довольно скромная гостиница, но из нее открывался великолепный вид на Пантеон — замечательный памятник архитектуры, воздвигнутый Марком Агриппой[36] почти две тысячи лет назад. Потрясающее место.
— Скоро совсем стемнеет, — сказал Ганс, взглянув на часы.
Официант принес наш заказ: клецки — для меня и Маэ и спагетти — для Ганса, который сразу начал поглощать их, запивая большими глотками кока-колы.
— Иногда, когда я касаюсь рукой этих многовековых руин, с мечтательным видом проговорила Маэ, — у меня возникает такое чувство, что камень обладает памятью. Что он рассказывает мне историю.
Удивленный ее поэтическим настроением, я выронил вилку, а она расхохоталась.
— Можешь надо мной смеяться. — Она выпила глоток вина, провела кончиками пальцев по краю хрустального бокала. — Но я обожаю эти руины.
Я улыбнулся ей в ответ:
— Прекрасно вас понимаю. — И уткнулся носом в свой бокал. Итак, номер с классическим обольщением не прошел, и наша Мессалина[37] выбросила карту страстной любви к руинам и к истории. Но она все же не осмелилась дойти до того, чтобы выразить восхищение археологическими находками и радость от работы с лопаткой и кисточкой.
— Должно быть, ты испытывал необыкновенное чувство, когда, много дней прокопавшись в земле, вдруг натыкался на угол какого-нибудь монумента или ручку от греческого горшочка. Это, должно быть, сказочно.
«О да. Она это испытала», — подумал я.
— Это своего рода оргазм, — вздохнул я, словно бы вдохновленный ее энтузиазмом. — Апофеоз.
— Тебе повезло, Морган. Я очень хотела бы жить так. Расскажи мне… Расскажи о своей самой главной находке…
Я глубоко вздохнул, закрывая глаза, как если бы само напоминание об этом приводило меня в состояние транса, и придумал первую же глупую историю, какая пришла мне на ум.
— Это было на берегу Крита… — начал я.
Она облокотилась о столик и впилась в меня взглядом.
— Мы несколько дней копались в песке, несмотря на солнце, сжигавшее нашу кожу. И вот она показалась.
Ганс наконец поднял голову от тарелки со спагетти, возможно, спрашивая себя, только ли вино было в моем бокале.
— И что же это было?
— Кость каракатицы, — произнес я с пафосом.
Обольстительная улыбка почти сошла с ее лица, но она сумела сохранить маску.
— Кость… каракатицы?
— Ну, не важно чья. Самая большая кость, какую когда-либо видел человек. Она была твердая, как канифоль, и блестела, словно отлакированная.
— Кость гигантской каракатицы? На Крите?
— Да… — продолжал я, все больше вдохновляясь. — Останки древнего чудовища. Создания, навсегда забытого.
— Кость динозавра? — вскричала Маэ, делая вид, что она заворожена моим рассказом. — Фантастика!
— Какого-то чудовища… Я держал ее в дрожащих руках, я был там, перед этой… — Замолчав на минуту, я перемешал содержимое своей тарелки. — Короче, это было просто неописуемое торжество.
— И что с ней стало? Она в каком-нибудь музее?
Я нацепил на вилку побольше клецок, сдобренных томатным соусом, и, сунув их в рот, ответил:
— Нет. После лабораторного анализа мы пришли к выводу, что это доска для серфинга.
Ганс громко расхохотался, а Маэ в ярости хлопнула по столу салфеткой из плотной красной ткани.
— Очень смешно! — процедила она сквозь зубы, вставая. — Извини меня, но, чем слушать всякие байки, я лучше займусь делом.
Она покинула террасу ресторана и через площадь направилась к отелю.
— Скатертью дорога, — пробурчал я, доедая клецки.
— Ну, ты даешь! Ты ее не на шутку рассердил, маэстро! — поперхнулся от смеха Ганс.
— Это ей только на пользу…
Тут зазвонил мой мобильник.
— Слушаю…
— Морган? Я тебя, надеюсь, не разбудил?
Я положил вилку и закурил.
— Добрый вечер, папа. Мы в ресторане.
— Вы хорошо добрались?
— Благополучно.
— Я получил твое сообщение. Ты влез в чертовски неприятную историю, мой мальчик, и я отнюдь не уверен, что это все окончится благополучно. Могу назвать тебе человека, с которым надо связаться, это падре Иларио. Вот номер его телефона. У тебя есть чем записать? — Я достал из рюкзака записную книжку. — Бертран имел с ним дело, когда работал на раскопках Золотого дома.[38] Похоже, он человек очень симпатичный и, возможно, сумеет тебе что-то подсказать… Морган, Людвиг рядом со мной.
— Я передаю трубку Гансу. Твой дед, — сказал я, обращаясь к стажеру.
— Нет, погоди. Он хочет сказать тебе кое-что по поводу меча.
