возвращая, усиливая мощность или сводя на нет… многократно ломая звук, путая обрывки, умножая эхо. Казалось, ребята подсоединили инструменты к единому энергетическому полю – ритм пронизывает его, пульсирует мелодическими бликами, убегающими по грифам, клавишам, мембранам барабанов вверх… обрывающимися куда-то в пустоту. Сто микрофонов прислушивались к биению ее слов, сто магнитофонов записали их, совмещая слои, регулируя тембр, разделяя тональность.
Но репетиция закончилась, охранник стоит над душой, у него выпрашивают «ну еще десять минут, ну еще пять!» Она, Калинник, еще двое ребят остались в спортивном зале, сюда перенесли, составили аппаратуру, назавтра собирались к шефам, играть на их вечере. Калинник отстраивал «лазерную пушку» (металлический ящик с тумблерами и индикаторами) – самодельное устройство, которое смастерил Синейнин. Правильнее сказать, это был «аппарат для плазменной резки металла», подаренный (конечно, неработающим) этими самыми шефами (проектным оборонным институтом). А «дядягоша», в свою очередь, передарил его ребятам (зачем, мол, барахлу загромождать подвал). Синейнин из Надиного класса, он помогал музыкантам, когда нужно было паять, собирать, чинить или вот так… «изобрести» что-то необычное. Раскаленная нить луча чертила противоположную стену мгновенно меняющимся узором, но сам огненный «зрачок» («объектив» на этом «ящике») не попадал в центр зеркального шара, подвешенного в зале под потолком. Предполагалось: когда шар начнет вращение, множество ярких вспышек разбежится звездным хороводом… но ничего такого не получалось.
– Этот ваш Синейнин, – ворчал электрогитарист, – наизобретал тут! Фиксатор надо было поставить… Просверлить, что ли. А как теперь отрегулируешь?
Он рылся в своем синем рюкзачке с портретом небритого Че Гевары, волосы которого взвихрены революционными ветрами с «пылающего континента», Южной Америки. Из рюкзака, казалось, слышится шум океана… а то вдруг дохнет горчинкой, вином и черным виноградом. Но он искал в мешке и доставал мотки разноцветных проводов, изоленту, штекеры, пассатижи, какие-то дистанционные переключатели, вроде телевизионных… Вот, оказывается, чем набиты рюкзаки гитаристов!
– Так это вроде… как бы «лазерная указка»? – спросила Надя.
– Да, примерно… что-то такое… – злился Леша. – Помощнее будет, конечно. Есть же фирменные стробоскопы, но где такие деньги взять? Или в кино, видела? Лазерный прицел у снайперов бывает. Вот и Синейнин тоже тут нахимичил, мастер-самоделкин!
Яркое пятнышко скользило и прокалывало-прожигало вспышкой стены, окна, потолок, словно за всем этим спрятан ослепительный свет. Как тот, подумала она, мерцающий спасительный лучик, что пробился к ней однажды, играющее зеркальное пятнышко.
Она входила в Оку. Быстро меняющее всю картину течение, сверкающая рябь, танец облаков.
Нет… после того разговора с Петром Алексеевичем… Он ей сказал… допустим… все это может быть. Прорицатели, руны Судьбы, секретный отряд, «письма счастья». Но не стоит думать только об этом, все одно да потому. И недалеко здесь – его церковь. Ему, кстати, надо в нее зайти. И ты со мной, сказал он. Просто постоишь у иконы (она почему-то знала, он так и скажет)
ну да, в меня тоже
Надя если и усмехнулась, то с горьким сожалением.
– Нет, ничего я такого не думаю, – возразил он. – Но что особенного? Ведь люди столько веков припадают к ней, просят. Да хотя бы поблагодарить надо, свечку поставить за то чудесное спасение… на реке-то, помнишь?
Да, так. С этим не поспоришь.
Это была старинная, удивительная икона. Она дышала. От нее словно веяло медовым ветром, пролетевшим над травами и принесшим их вечное пение… Почудились голоса ушедшего, родного ей, что давным-давно взлелеяно и будто спит в ее душе. Окно, открытое в мир. Струящаяся печаль в лике Богородицы, казалось, перетекала в нее, так что захватывало дух. И какой-то теплый лучик… в нем отразилась просторная светлая деревянная изба с запахом меда, она почувствовала что-то колючее, защекотавшее, вроде мочалки… (наверное, это борода батюшки). Бабушка рассказывала, как ее крестили, сама не помнила, конечно, была совсем крошечной. «Батюшка взял тебя да и окунул в купельку, а потом мы тебя полотенчиком обтерли, крестик надели». Крестили ее в Церкви Гребневской Божией Матери на Клязьме, она вся деревянная.
Но ведь были еще и голуби… Это запомнилось, голубиное море, она входила по колено в их набегающие и трепещущие волны, кормила с рук крошками. Бабушка, правда, уверяла, что ничего такого не было, но она могла и забыть.
В этой церкви служит бабушкина знакомая, заведует по хозяйству. Находится храм недалеко от их дачи, бабушка часто бывала в нем. Эта знакомая говорила, Надя запомнила, у них есть колодец со святой водой, над ним возвели часовенку. И вот если что случится на земле (а это непременно так и будет, времена Антихриста уже настали), то вообще не останется воды… (нигде, ни капельки на всей земле). А у них в храме, в этом колодце с часовенкой, вода только и останется, все люди прибегут к их церковке и все спасутся, весь мир. Надя так и думала, что церковь на Клязьме… а если говорить в широком смысле, то русская православная Церковь – основа Миропорядка. Это непреложно, это истина, это как то, что когда она берет маму за руку, их соединяет какая-то волнующая, переполняющая сердце река в бликах и отражениях огоньков… река любви или жалости… даже слов не подберешь.
Они разговорились с Лешей. Он был расстроен из-за луча, не фокусировавшегося куда надо. И потом, слово за слово… вот еще проблема! У них договоренность с одной радиостанцией, запись их группы должны поставить в передачу, где звучит альтернативная музыка (может, одна такая передача и есть). Ведет ее ди-джей… ну, Макс, в общем… каждую неделю в этой передаче он ставит по пять команд. Неизвестные, нераскрученные группы из разных городов: просто играют парни от души. И как-то они, их группа, работали на одной площадке, там Калинник познакомился с этим Максом. Договорились обо всем, передал ему записи. Макс отобрал несколько вещей, потом их довели до ума технически. Вроде все нормально – да, обязательно поставлю, все дела! Но над всем этим, оказывается, есть одна мифическая редакторша… С ней одна морока! Вот она-то и тянет, не говорит ни да ни нет. И попробуй дозвонись, сама куда-то пропала. Если спросить у кого-то из сотрудников, никто ничего толком не говорит. Макс сделал, конечно, что от него зависело, теперь тоже «завтраками» кормит. Ну ждите, ждите, ребята, решится вопрос. В общем, такой чиновничий пресс. Нигде не пробьешься. Зажимают все новое. Ждут, когда они дадут им на лапу, взяточники проклятые, гребут под себя! Известное дело, волчьи законы шоу-бизнеса и все такое.
Надя расспросила об этом подробнее… Ну конечно! Ее это даже рассмешило! Какие медвежьи лапы, волчьи законы и чиновничьи рогатки? Ведь речь идет о ее маме! Она и есть редактор! Да, на этом «РадиоНик». Но, возможно, он как раз попал в такой момент… А ты не знал разве?
– Я? про что мне знать? откуда? – Калинник и так сражен наповал этим странным совпадением.
И она рассказала примерно, в общих чертах… Съемки. Пуля. Ранение мамы. Ее странное заболевание. Теперь, бывает, по месяцу-полтора лежит в клинике. Но дела идут на поправку. Обычно мама даже ведет прямой эфир, ей звонят слушатели, в основном старшего поколения, выражают свое негодование. Например: нельзя чтобы собачки разгуливали и делали свои дела где попало, давно следует запретить! Или: почему городской глава отдал все строительство в столице турецким шабашникам? А то: надо ли убрать все гаражи-ракушки из-под окон домов? И как-то была тема про «плеяду шестидесятников». О том, что раньше за писателями, поэтами и художниками этой «плеяды» следило «недремлющее око КГБ». Следить-то оно следило, и даже очень хорошо, за этими, в общем-то, безобидными волосатиками. А за настоящими вооруженными бандитами следить не научилось. Теперь террористы могут прикатить в центр Москвы, взять в заложники целый концертный зал.
К родителям приходят друзья, за разговорами они иногда сидят за полночь. Многое из того, что они обсуждают, вскоре может стать темой очередной передачи, и она прозвучит по радио. Может, из этих разговоров она узнала, что когда-то улицы были упоительно белыми от яростного солнца, как и потертые «ливайз»
