— Посмотрим, — пробормотала Лиззи.
— Который час? О Боже, я же опоздаю! — встрепенулась Мэг. — Заплатите за меня, я обещала Майклу встретить его родителей в аэропорту.
— Родителей? — удивилась Лиззи.
— А он разве не сказал вам? О, мой язык! Ну ладно! Он пригласил их на церемонию открытия.
— Подожди-ка, — обдумывая что-то, сказала подруге Лиззи. — Теперь я поняла.
— Что поняла? — вздохнула Челси.
— То, что требуется повесить у него в кабинете. Челс, как ты насчет того, чтобы быстро заработать три тысячи?
Челси с интересом слушала.
В этот вечер Лиззи пришла в контору раньше всех. Сделать это оказалось далеко не просто. Майкл заявился к ним на квартиру еще в полдень и предложил пойти к нему на квартиру, чтобы готовиться к торжеству. А когда она заметила, что ей потребуется на приготовление часа четыре, он согласился и сказал, что все понимает. В его голосе она услышала скрытый намек, и тело ее загорелось. Но понимая, что ей еще предстоит завершить дело, она собрала всю свою волю в кулак и заявила, что у нее не все ладно с желудком и лучше она останется у себя.
Майкл нахмурился:
— Я чую дух заговора. Что это ты замышляешь?
— Я? — Лиззи пожала плечами, достала молоток и гвоздь и приступила к работе. «Удивительно, как он не заметил картину?» — подумала она.
Глаза Майкла были обращены на нее, и она, наконец, вспомнила, что уже надела новое вечернее платье. Пожалуй, оно очень подошло бы Элизабет Гест, но цвета были ее, Лиззи. Платье было поразительно красивым. В нем она выглядела желанной.
— Да ничего, — покачала она головой.
— Минутку, минутку! — Он прищурился. — Отойди-ка в сторонку. Что это, черт возьми?
Он стал пристально рассматривать полотно, и сердце Лиззи дрогнуло.
— Глазам своим не верю, — тихо проговорил он. Заметив подпись, он прочитал вслух: — «Челси Бернард», — и перевел взгляд на Лиззи. — Разыгрываете?
Лиззи отрицательно покачала головой.
Майкл вздохнул. Перестанут ли эти женщины когда-нибудь удивлять его? Как Челси смогла написать такую картину, и как Лиззи поняла, что именно это и нужно ему? Невозможно было оторвать взгляд от этой вещицы. Четыре месяца назад он бы обязательно побледнел от злости, увидев такое, но теперь, когда в его жизнь вошла Лиззи, это было как раз то, что ему хотелось. Цвета были приглушенные, но вместе с тем они казались яркими; стиль вроде бы примитивный, но и изысканный. Картина вызывала разные чувства: и гордости, и огорчения, и надежды. Изображен был, конечно, Уилсон-Крик, а именно — магазин его родителей. Нарисованное с любовью и теплотой почтенное старинное здание, цветочный палисадник Хейзл Олсон — все сияло в лучах утреннего солнца.
— Только рама нужна другая, — осторожно добавила Лиззи. — Челси подберет нужную раму.
— Нет, эта самая подходящая. — И он указал на дуб, растущий рядом с палисадником: Челси нарисовала даже укрытие, которое он построил себе прямо в ветвях. — Это я соорудил, когда мне было одиннадцать. — И продолжал: — Сидя там, я мечтал о тех местах, куда когда-нибудь поеду.
— После того как ты уехал, я тоже так делала.
— Добрые воспоминания, правда, Лиззи?
Прижавшись к его плечу, она согласно кивнула:
— Да, очень добрые.
— Как ты думаешь, что скажут мои родители и твоя мать, когда увидят эту картину?
Лиззи усмехнулась:
— Скажут, чтобы мы возвращались домой. Но насчет моей мамы можешь не волноваться. Нью-Йорк ее пугает.
— Странно! — загадочным тоном произнес Майкл. — А моя мать сказала, что твоя мечтала провести время в Нью-Йорке.
— Провести время… Майкл, о чем ты говоришь?
— Если ты смогла выложить Челси три тысячи за картину, которую она и не собиралась никогда продавать, то почему же я не мог послать три билета для своих родителей и для твоей матери и поселить их в отличном отеле?
— Ты хочешь сказать, что моя мама здесь?
— А почему бы ей не приехать на дебют дочери? Она сказала, что ни за что не пропустила бы такое событие, тем более что я заплатил за билет. Насколько я помню, она всегда была прямой. А Хильда и Джейк сами прилетели.
— И они здесь?
— Ведь им нечасто удается попасть на открытие шикарного литературного агентства в Нью- Йорке.
— Майкл!
Он усмехнулся:
— Много сюрпризов? Я посчитал, что должен вернуть тебе долги.
— А ты еще называл меня бессовестной.
— Ты и есть бессовестная… только в более широком смысле, чем ты думаешь. — И он чувственно засмеялся. — Но я не жалуюсь.
Она поцеловала его:
— Как я тебя люблю!
— Да, — продолжая тему, сказал Майкл, — есть и еще одно дело.
— Еще дело?
— Я думаю, наши родные прилетели еще и потому, что захотели узнать о нас. Им это интересно. Ты же никогда не скрывала, что недолюбливаешь меня.
— Я прямолинейна, как и моя мама.
— Мм. Так что ты собираешься сказать им о нас?
— Ну, если ты не готов признаться нашим родственникам, что мы сошлись… Я понимаю тебя.
— Да ничего ты не понимаешь! — Он обнял ее за талию и притянул к себе. — Я готов. Даже больше того. Но не хочу, чтобы они подумали, что мы «сошлись».
— Не понимаю.
— Не понимаешь? Лиззи, я хочу сообщить им, что люблю тебя. И сообщу об этом всему миру. А палисадник твоя мать до сих пор сохранила?
— Конечно, там по-прежнему растут розы, ирисы и всякое другое… А что?
— Еще ребенком я мечтал найти невесту в настоящем канзасском цветочном саду. В таком, как у твоей матери. — Он нежно обнял ее. — Выходи за меня замуж, Лиззи. Разреши мне любить тебя и жить с тобой вечно.
Она засияла от счастья.
— Это приказ или просьба? Если приказ…
— Разве я когда-нибудь приказывал?
— Я знаю, что это не в твоих правилах, — прошептала она. — Значит, это просьба, так?
— Лиззи, моя красавица, моя сладостная, очаровательная и прекрасная, ты выйдешь за меня?
— Если хочешь, можешь добавить еще десяток определений. Чудесница, дерзкая, острячка. Да.
— Что — да?
— Да, твоя красавица, сладостная, очаровательная, прекрасная, чудесница, дерзкая острячка согласна выйти за тебя, и любить тебя вечно, и жить с тобой вечно! — Она засмеялась. — За исключением одной вещи.
— Что такое?
— Палисадник моей мамы обычно полон цветов в середине июля, и если взглянуть на календарь, то можно заключить, что это будет только через три недели.
