— Да, но мне кажется, было бы еще лучше, если бы кто-то кроме них был со мною рядом. — Она лукаво усмехнулась. — Я все представляла себе, как бы хорошо мы провели там сегодняшний день вместе.
— А сейчас? Ты можешь догадаться, о чем я думал, лежа здесь?
Наблюдая за ее реакцией, он погладил Кэйси по обнаженной руке. Она проследила за этим движением. Он почувствовал, что в горле у нее стоит ком.
— Кэйси, ты знаешь мое отношение к тебе, правда? Я приехал сюда не для того, чтобы влюбляться. Я не мог и предположить, что возможна такая удача.
Их глаза встретились, и все опасения, преследовавшие его в течение последних часов, улетучились без следа. Вместо этого нахлынуло жгучее желание, которое становилось все острее и сильнее, желание, тесно переплетенное с переполнявшим его настоящим чувством. Ни одна женщина не будет больше ему нужна никогда — только эта. Сейчас и навсегда.
— Может быть, это и не удача, — сказала она задумчиво. — Может быть, это судьба, Джеффри, — она замолчала и приложила пальцы к его губам. Ее голос зазвучал тише. — Можешь ли ты представить, какие чувства я испытываю к тебе? Веришь ли ты, что эти два дня я ни о чем другом не могла думать, кроме как о тебе?
— Докажи мне это, дорогая, — проговорил он, обнимая ее. — Сейчас же докажи.
Словно бы во сне, они поднялись и направились к дому. Они не слышали ни пения птиц, ни плеска воды в реке, ни шума ветра. Они не видели ни неба, ни деревьев, ни цветов. Они слышали и видели только друг друга и двигались.
Внутри дома было прохладно. Джеффри провел Кэйси в спальню. Подняв ее подбородок, он нежно провел пальцем по ее шее. Кэйси смотрела на него не отрываясь. Он поцеловал веснушки на ее носике, улыбаясь, затем приблизился ртом к ее губам и нежно коснулся их. Желание огнем разлилось по его телу, но он хотел продлить эти мгновения — ради Кэйси, ради себя.
Она обвила его шею руками и прильнула к нему. Джеффри тихо застонал от этого нежного объятия, а она почувствовала, как крепче сжались его руки. От него исходили волны нежности и желания, его сильное тело все теснее прижималось к ней, и от этой близости у нее кружилась голова.
Вначале она только ответила на его поцелуй — испытующе, слегка покусывая, зовуще. А затем они слились губами надолго, пока хватило дыхания.
Медленно, не отрываясь друг от друга, они разделись. Когда Джеффри отстранился и посмотрел на нее, Кэйси улыбнулась. Им не нужно было говорить ни слова.
Потом он протянул к ней руки, и они опустились на прохладные простыни. Джеффри притянул ее к себе на грудь, нежно целуя и ласково поглаживая ее нежную кожу от бедер до плеч. С каждым движением от удовольствия, доставляемого его близостью, у нее все больше кружилась голова.
Наконец она перевернулась на спину, и он лег на нее. Они целовали и ласкали друг друга, а их тела все больше напрягались от страсти. Неторопливая, осторожная ласка сменилась неистовством, требовавшим выхода, которое ни он, ни она не могли, да и не хотели больше сдерживать.
Их тела слились в одно, охваченные единым порывом. Они любили друг друга медленно, проникновенно, в то же время изучая друг друга. Никогда еще Кэйси не испытывала такого обожания. Джеффри любил ее с такой энергией и самозабвением, что для нее ничего другого больше не существовало. Он довел ее до состояния наивысшего блаженства, отвечая на каждое прикосновение ее пальцев и губ. Он заполнил ее всю, исчерпал все ее силы, насытил любовью до отказа.
Наконец Джеффри очнулся и посмотрел ей в глаза. Кэйси улыбнулась в ответ. Теперь она окончательно была уверена, убеждена в том, что он и есть единственный мужчина, с которым бы она хотела быть рядом вечно.
8
— Я должна вернуться в лагерь к четырем, — сказала Кэйси.
Джеффри холодно посмотрел на нее. Они приняли душ, оделись и теперь сидели на свежем воздухе, поливая минеральную воду. Он любовался тем, как у Кэйси горели щеки, какой свежей и оживленной она выглядела.
— Забавно звучит, — заметил он саркастически, — но должен признаться, что у меня были другие планы относительно тебя.
— Мне очень жаль.
— Не извиняйся, Кэйс. Тебя ждут твои обязанности. — Он взглянул на часы и нахмурился. — Тем не менее у нас уже почти нет времени.
— Боюсь, ты прав. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы сестры волновались.
— Или догадались, чем ты была занята все это время?
— Ну, я почти уверена, что они имеют определенные подозрения на наш счет, — сказала она беззаботно. — Я ничего им не говорила, но они же не настолько наивны…
— Естественно — после тридцати-то лет общения с этими девицами.
— «Этими девицами»? — поймала его на слове Кэйси, но засмеялась. — Впрочем, думаю, что ты прав. Самую большую ошибку девочки могут совершить, думая, что сестры наивны. Они добрые, сильные, умные женщины, но абсолютно непоколебимы. Наверное, из-за своей сильной веры и природной стойкости. Они ничего не боятся. Они меня поражают. И всегда поражали. Я всегда так хотела быть похожей на них, но, разумеется, это невозможно.
— А я в этом не уверен, — заметил Джеффри, вспомнив, с каким абсолютным спокойствием Кэйси держалась на реке, когда байдарки наскочили на камни. Он нежно улыбался.
— Ты беспокоишься о них, правда, Кэйси? О своих тетях, о девочках. Они значат для тебя гораздо больше, чем что бы то ни было другое. Но не пора ли положить этому конец?
— Может быть… не знаю. Я стала приезжать на ферму Рэйнбоу, потому что здесь так спокойно и я могу приносить какую-то пользу. И продолжаю это делать, наверное, по тем же причинам, хотя никогда особенно не задумывалась над этим.
Джеффри ничего не ответил, но наблюдал за ней с интересом.
— Я всегда искала приключений на свою голову, — призналась она. — Всегда была полна решимости доказать всем на свете, что могу быть такой же плохой или даже хуже, чем любая наша воспитанница. И то, что мой отец — епископ, а тети — монахини, не имеет никакого значения.
— Похоже, в этом ты преуспела, — вставил Джеффри.
Кэйси улыбнулась, польщенная.
— Я могу вести себя совершенно необузданно, если что-то вобью себе в голову.
Он прищурился.
— И это я понял.
— В общем, — перебила она Джеффри, — как бы то ни было, я всегда восставала против того, что от меня требовали все окружающие — отец, тети, гувернантка, друзья, миллионы добропорядочных граждан. Черт побери, я восставала против всего света! Я хотела быть просто Кэйси Грэй. Я так сильно этого хотела, что пришла к отрицанию самой себя. Ведь действительно я — Кэйси Грэй, но я и дочь епископа, и племянница монахинь англиканской церкви…
— И женщина, очень рано потерявшая мать, — добавил Джеффри.
Она задумчиво кивнула.
— Да, конечно, это тоже сыграло свою роль. Мне всегда было обидно, что мама не сможет увидеть меня взрослой. И любопытно, как бы это могло быть. Я знаю, что отец тоже об этом думал. Ему очень недоставало ее, а мне так хотелось сохранить о ней побольше воспоминаний, но ведь это было невозможно. И все же я не могу удержаться от слез, когда думаю о ней.
— Все это вместе должно было казаться таким сложным и невыносимым в двенадцать лет.
— Это так, — согласилась Кэйси и засмеялась, вспомнив девочку, какой она была когда-то. — Разумеется, все это было до того, как я осознала, что дети священнослужителей обычно отъявленные
