А вот уже вполне новое ружье — с колесцовым замком. Судя по всему, одно из первых таких.
Каперанг понял, что все это означает, и почуял, как холодок ползет по всему телу.
Он обернулся на епископа, бормочущего молитву об упокоении.
— Да, сын мой, — кивнул священнослужитель. — Вы правы… Эти люди приходили сюда в разное время. А может быть, их просто пускали. И тут они находили смерть…
— И что же их убивало? — сурово справился Ронкадор. — Неужели помянутые вами стражи с огненными мечами?
— Я не сержусь на вас за невольное кощунство, ибо понимаю, что вы сейчас чувствуете. Поэтому просто скажу — они убили себя сами. Судя по тому, как лежат бренные останки несчастных, даже могу сказать, как было дело — одни просто впадали в сон и оцепенение, а другие резали их… А потом — друг друга или сами себя: в зависимости от того, что предпочитали хозяева этого места.
— Святой отец, — чувствуя неподобающий верующему гнев на духовное лицо, отчеканил эгериец. — Не знаю, как там в Хойделле, а в Эгерии в морском уставе сказано, что, находясь на судне, даже король должен подчиняться капитану как обычный пассажир. Мы, конечно, не на корабле, но я требую, чтобы вы рассказали мне все! И имейте в виду — хотя у нас священников судит супрема, но она далеко, а вы…
С трудом Орио проглотил следующую фразу — насчет того, что смертны даже и епископы.
— Сын мой, — обезоруживающе улыбнулся Серчер, и Ронкадору враз стало стыдно за вырвавшуюся угрозу. — Я не могу рассказать вам всего, потому что всего просто не знаю. Лишь скажу, что пока я с вами, вам бояться нечего. Демоны этого места сильны, но перед силой Элла они — ничто. Если, скажем, кто-то из вас уйдет далеко, или со мной что-то случится — все мы смертны… — У Орио даже замерло сердце. — То я ни за что не поручусь. Но пока вы в безопасности… относительной, конечно.
Тут Ронкадор увидел, что его отряд в массе стоит и слушает их разговор.
И выражение их лиц не очень ему понравилось — потому что наблюдать страх на бородатых разбойничьих рожах своих бойцов ему уже давно не приходилось (сказать по правде, никогда). А как известно всякому, кто воевал: испугавшиеся солдаты по части ума куда хуже детей. Тем паче, что у детей в руках нет смертоносных железяк.
— Эй, — рявкнул он, — ну, что уставились?! Быстро осмотреть тут все, и вперед. Ничего не бояться — с нами сам епископ Серчер, Верховный Меч Истины! Поняли, канальи?! Он отгонит любых бесов своей молитвой! Ясно? И не трусить, потому что нюхать ваши обосраные штаны никому не интересно!
Ответом был смех.
— И не ржать, тут вам не конюшня! — рявкнул он, ловя восхищенные взгляды подчиненных. — Слушать мою команду: идти кучно, не растягиваться, не разбредаться. Если кто отстанет, то демоны его, может, и не съедят, а я вот точно башку откручу! Ну, десять минут на отдых и выдвигаемся.
Пока одни уселись прямо на плиты и даже принялись закусывать сухарями и водой, не смущаясь костей и черепов, другие бродили тут же, высматривая, не найдется ли чего полезного.
Среди всякого хлама был обнаружен залитый пальмовым воском бочонок. Так и по сию пору хранят в джунглях порох.
На бочонке сбоку можно было увидеть бронзовую табличку, на которой было выгравировано на староурмосском «Lupus est homo homini».
— Человек человеку волк, — перевел епископ.
И ниже дата — «3260 лето от В. П. Х.».
Порох был упакован восемь десятков лет тому, когда дед Ронкадора еще учился ходить.
Один из пиратов подобрал изъеденную зеленой ярью тонкую трубку, похожую на дуло ружья, длиной в человеческий рост, завершающуюся мордой химеры с широко раскрытой пастью. Трубка крепилась на длинном полусгнившем деревянном штоке. С нее свисал истлевший лоскут просмоленной кожи.
Рядом лежал такой же позеленевший медный бак размером этак с большое ведро, на котором висели истлевшие ремни. Тут же лежали отделанные бронзой длинные деревянные рукояти — все, что осталось от мехов.
— Что такое? — покачал головой моряк. — Для ружья тонковата, да и вообще не похожа…
— Э, балда, — пробормотал Слепой Пьедро. — Это фламматор…
— Чего?
— Огнемет по-простому. Танисским огнем плеваться.
— Да, — вздохнул Веринто, — помню, отец рассказывал, он их еще застал: уж очень хойделльцы любили эти штуки. Только соберешься их в клинки взять, тут они и начинают жарить. Только все равно вашим это не помогло. Сбросили вас в море как раз в этих местах, — сообщил он пирату.
— Точно, — кивнул Пьедро. — Тоже рассказывали старики: если на корабль засветят вот какую бочку этой дряни, считай, пропал. Его ж ничем не погасишь, только парусиной мокрой накрыть… А хрен Шагоров ты чего накроешь, если половина палубы залита. Вот если меньше бочки, тогда еще можно потрепыхаться. Скажите спасибо Святой Церкви, что запретила его…
— Верно, сын мой, — подтвердил Серчер. — Правда, без того, что он уже стал не очень нужен, вряд ли земные государи прислушались бы столь внимательно к власти духовной. Просто пушки бьют дальше катапульт, а в бомбарду его не зарядишь. Опять же, «темный огонь» — зелье дорогое и капризное, и часто угрожало своим не меньше, чем врагу…
Они нашли шесть больших оловянных фляг, горлышки которых запечатывал окаменевший сургуч, на котором можно было различить: «Королевский арсенал Палмута. Прима-огнемастер Йонс Боктмон».
— Капитан, возьмите это с собой, — произнес преосвященный.
— Это зачем? — удивился де Ронкадор и попробовал неуклюже сострить: — Или, думаете, чертовым зельем можно гонять чертей?
— Из него можно, например, сделать факелы, — пожал плечами священнослужитель. — Что же до вашего вопроса, увы, разочарую. У теологов мне не попадалось ничего насчет действия танисского огня на нечистую силу. Зато я знаю, как он воздействует на живую плоть: а кто или что нам здесь еще встретится, неведомо. И поэтому думаю, что лучше бы нам взять эту лишнюю тяжесть, чем погибнуть от ее отсутствия. И порох тоже прихватите на всякий случай.
Кивнув, дон Орио приказал взять с собой бочонок и фляги.
Перед уходом капитан потребовал показать добычу, найденную среди костей.
Она была более чем скромной. Несколько эфесов шпаг и мечей из старого черно-зеленого серебра, пара дюжин старинных монет — черных от времени семиугольных хойделльских «щитов», золотых риэлей с профилями Хайме Последнего, Изабеллы V и Фердинанда Безумного, арбоннских мервеннов; низкопробный перстенек с единорогом. Он махнул рукой. Мол, забирайте, кому не лень тащить.
Уходя, кто-то случайно пнул попавшийся под ногу череп, так что тот улетел далеко в сторону, ударился о стену и разлетелся на куски. Люди нервно рассмеялись. А епископ осуждающе покачал головой.
Спустя минуту подземелья огласил многоголосый вопль авангарда.
Да и сам Ронкадор еле сдержал крик, когда увидел тварь.
Существо, стоявшее у арки, вполне могло напугать даже закаленного морехода. Массивная, широкая складчатая фигура — на три головы выше самого высокого из людей, сутулая, почти горбатая спина, огромная голова летучей мыши-вампира, длинные многосуставчатые руки-лапы с длинными когтями и — Элл свидетель! — три ноги, заканчивавшиеся мощными тяжелыми копытами.
Неведомым ухищрением старые мастера придали изображению противоестественную живость, и падающий на резной камень свет действительно заставлял поверить, что чудовище стоит вот тут, рядом.
Все, проходя мимо призрачного стража, крестились, а многие и плевались, бурча под нос ругательства…
Вновь они зашагали темными переходами, стараясь инстинктивно сбиться потеснее. Поднятые над головами жалкие факелы не слишком-то развеивали окружающий мрак. Лишь редкие световые шахты попадались на пути.
— Да, занятно, там все, считай, в руинах, а тут ни одной щели, — бросил Ронкадор.
— Мы в главой части храма, — пояснил Серчер. — Она вырублена в скале целиком, как дворцы в Эллал-Беле. Я такое видел в паломничестве в Святую долину.
