человеческой жизни. Он даже секунды не сомневался, что майор не задумываясь пустит в ход свой ствол, если Дронов не сможет вырубить его в первую же секунду.
Неожиданно распахнуть дверь и броситься на Шматко? Но здесь тоже были свои плюсы и свои минусы.
От этого вихря вопросов, на которые Голованов не мог найти единственно правильного ответа, он вдруг занервничал, что никогда не приводило к добру, и тут же почувствовал закипающую на самого себя злость.
В конце концов решил не рисковать Дроновым и потянулся к дверной ручке. В этот же момент послышался скрип сдвигаемых створок вмонтированного в коридорную панель шкафа-купе, и он, рванув на себя дверь, шагнул в освещенный коридорчик:
— Руки! Быстро! К стене!
Видимо не успевший даже испугаться и оттого ничего не понимающий, Шматко медленно поднял руки, но, вместо того чтобы ткнуться лицом в панель шкафа, повернулся к Голованову.
Появившееся было на его лице недоумение сменилось кривой улыбкой, которая говорила сама за себя. Кого-кого, а господина немца он менее всего ожидал увидеть в столь неурочный час в своей квартире.
В одной руке он держал довольно тяжелую меховую куртку, а вторая, по мере того как он узнавал в непрошеном госте «немца» из отеля, медленно опускалась к светло-желтой кобуре, из которой торчала рукоять «макарова». Рука опускалась все ниже и ниже. И непонятно было, то ли этот майор, в прошлом, видимо, все-таки неплохой мент, попытается совершить невозможное, то ли его рука действует совершенно автономно, руководимая только инстинктом самосохранения.
— Лапы, козел! — почти беззвучно выдохнул Голованов, и его жилистый кулак врезался в живот Шматко. Резко, но несильно.
Тот охнул от боли и, словно окунь, выброшенный на берег, хватая раскрытым ртом воздух, стал медленно сползать по стене.
Голованов подхватил его под мышки, свободной рукой вытащил из кобуры табельный «макаров» и только после этого подтащил обмякшее, почти безвольное тело к пуфику, пытаясь удержать его в сидячем положении. Однако это ни к чему не привело, и, утробно хрюкнув, Шматко завалился на пол.
— Сашок! — негромко позвал Голованов.
Распахнулась дверь на кухню, и на фоне темной кухни на порожке застыл Дронов. Он молча смотрел на скрюченное тело хозяина квартиры, о которой сам лейтенант не мог даже мечтать, и трудно было понять, о чем он думает в этот момент. Все-таки что ни говори, но и тот и другой — оба присягали на верность Родине.
— Ничего, — на всякий случай успокоил его Голованов, — пара минут — и он оклемается. А сейчас… обыщи карманы и помоги оттащить в комнату.
— Может, наручники?.. — неожиданно предложил Дронов.
— Само собой. Хозяин квартиры приходил в себя медленно и, как казалось Голованову, с явной неохотой. Сначала он зашевелился на полу, потом открыл глаза, и только после того, как его помутневшие глаза приняли осознанное выражение, он слегка приподнял голову.
Хотел было что-то спросить, но потом, похоже, раздумал и только зубами скрежетнул, пробормотав что-то нечленораздельное. Молчали и «гости».
Прошла, пожалуй, целая вечность этого странного молчания, как Шматко зашевелился опять. Попытался было сесть, но мешали скованные руки. Наконец он все-таки приткнулся плечом к креслу и глухо прохрипел:
— Ну и что дальше?
— Посмотрим, как вести себя будешь, — ответил Голованов, усаживаясь в кресло напротив.
Какое-то время Шматко безмолвствовал, оценивая многообещающее «как вести себя будешь», и вдруг его лицо скривилось в вымученной ухмылке.
— Ты только погодь, особо лошадей не гони. Выходит, ты такой же немец, как я?..
— Как ты мент, — подсказал ему молчавший до этого Дронов, однако Шматко даже ухом в его сторону не повел и продолжал гнуть свое.
— Да ты хоть понимаешь, что тем самым усугубляешь свое положение? — уже более нахраписто произнес Шматко.
— Это как — усугубляешь положение? — откровенно удивился Голованов, покосившись на молчавшего Дронова. — С Уголовного кодекса на месть твоих хозяев? Или, может, наоборот?
И вновь Шматко даже глазом не повел.
— Ты поднял руку на офицера милиции! — вскинулся он. И если бы не скованные руки, он наверняка бы бросился на этого идиота, осмелившегося пойти на подобное преступление.
«Офицер милиции»… Хорошо сказано. Сколько из-за подобных «офицеров» погибло ребят в той же Чечне, даже подсчитать трудно. И Голованов, чтобы не сорваться, повернулся к стоявшему у темного провала окна Дронову:
— Видал гуся?
И удивился той перемене, которая произошла с лейтенантом. Его лицо вдруг стало мертвенно- бледным, сжались кулаки, и ощущение было такое, что еще секунда-другая — и он бросится мутузить ногами привалившегося к креслу мужика.
Видимо, то же самое прочувствовал и сам хозяин квартиры. На его лбу вдруг выступила испарина, плечи дрогнули, и он невольно поджал под себя ноги.
Дронов между тем сумел-таки справиться со своими чувствами и уже через силу процедил:
— Может, не будем с ним тянуть? И по тому, как он это произнес, было видно, что лейтенант настроен решительно.
— Вы… вы не посмеете! — звенящим, резким фальцетом вдруг взвился голос Шматко. — Я…
Как бы через силу Голованов повернулся к хозяину квартиры и не узнал его. Лицо исказила гримаса почти животного страха, и он с неподдельным ужасом смотрел на своего мучителя. Теперь даже крошечной тени не осталось от его недавней самоуверенности.
Жить! Сейчас он хотел одного — жить.
Очевидно, просчитав, кого конкретно может представлять этот «немец» с молодым киллером, он уже догадывался, что ждет его в ближайшем обозримом будущем. Он был ментом, и ему не надо было объяснять правила игры.
Его губы дрогнули:
— Вы… вы не посмеете меня…
— Почему? — искренне удивился Голованов. — Ты замел моих людей, ну а я…
— Это была плановая проверка! — попытался было вильнуть в сторону Шматко, все еще надеясь в душе на то, что эти столичные мокрушники не знают, что он работает на Бая и исчезновение двоих постояльцев отеля — дело рук краснохолмских оперов из городского УВД.
— Я думал, что ты умнее, — с ноткой сожаления в голосе произнес Голованов и снова повернулся лицом к Дронову: — Слыхал? «Плановая проверка»… А мы-то, два дурака, думали, что он на Бая горбатится. И когда тому козлу деревянный бушлатик примерили, свои чаевые отрабатывает, чтобы исполнителей заказа найти. А тут вон оно что оказывается: плановая ментовская проверка.
И вдруг взвился в шипяще-приглушенном крике:
— Ты что же, капустник зачуханный, хавка мандавошечная, пакостник фальцованный, за ибанушку малахольного или за чурку с тараканом в котелке меня держишь? Ты что же, фуций мусор, за шизика чеканутого меня держишь и хочешь уверить, что мои люди шконку сейчас в ломбарде греют, и я даже не догадываюсь, что они сейчас гниют в каком-нибудь подвале у Бая?! — Он уже почти задыхался в шипяще- свистящем крике: — Ты… ты что же?!..
— Но они… они живы сейчас! Голованов покосился на Дронова, который с открытым ртом смотрел на вальяжно-барственного «немца», в считаные секунды превратившегося в старорежимного законника, который жаждет ответной крови за своих братков и готов заварить в этом сучьем городе гурьевскую кашу, втянув в нее всех ссучившихся ментов.
— Слова, — процедил сквозь зубы Голованов, требуя подтверждения от Дронова, и тому ничего не
