Александр Борисович подозрительно посмотрел на своего друга, однако к чему можно было бы придраться в его словах, так и не нашел. Поэтому вернулся к разговору о Меркулове:
– Все-таки на Костю ты зря наезжаешь, Славка... Ей-богу, зря! Все, что мог, он сделал, а уж что от него не зависело... На мой взгляд, их версия по этому делу вполне перспективная, хотя и несколько громоздкая. Костя будет держать меня в курсе, вот Иринка немного подостынет, он приедет ко мне и расскажет все что нужно.
– Какие версии у «Глории», я не знаю, – сухо произнес Грязнов. – Я попросил Севу звонить мне, когда будет какой-то результат. Так что, в отличие от твоего Меркулова, поделиться информацией не могу. Уж прости...
– А я и не рассчитывал, – слегка покривил душой Александр Борисович. – Я рассчитывал на другое: если уж не удастся тебя, осла упрямого, образумить, так хотя бы уговорить изредка заглядывать ко мне... Но боже тебя упаси от дурацких извинений!..
– Ладно, Сань... До отъезда зайду точно... Там твоя Иринка, по-моему, под самой дверью топчется...
– Пусть еще немного потопчется, – ухмыльнулся Турецкий. – Ты лучше все-таки скажи, кто, по твоему, за этим всем стоит: действительно террористы или какой-нибудь маньяк-одиночка, обладающий техникой зомбирования? Только не говори мне, что ты над этим не думал...
Вячеслав Иванович поглядел на Турецкого почти сердито и поджал губы.
– Саня, я тебя прошу... – Он болезненно поморщился. – Не могу я об этом думать, понимаешь? Вообще не могу...
– Куча странностей в этом деле... – Александр Борисович словно и не услышал своего друга. – Помнишь, когда ты трудился в МУРе, я слегка помог тебе с одним тоже весьма странным дельцем. Думали тогда, что маньяка ищем, а отыскали простого негодяя, помнишь?
Вячеслав Иванович слегка пожал плечами:
– Ты имеешь в виду дело с исчезновением трупов из морга? Ну помню...
– Ага!.. – Турецкий словно обрадовался. – Причем все трупы были женские, имеющие отношение к роддому, в котором неожиданно резко повысилась смертность при преждевременных родах. Не помнишь на сколько?..
– Примерно две женщины в месяц... – буркнул Грязнов.
– Во-во!.. Жуткое было дельце! Но этот докторишка-убийца маньяком и близко не был, зато был редкостным подонком, торговавшим подпольно плацентой пяти-шестимесячного срока беременности...
– Да помню я! Какой-то идиот шел с ним в паре, омолаживал этой плацентой баб богатых... Тьфу!.. Какого черта ты это вспомнил, Сань? Я тогда еще с месяц кошмары видел: трупы он сам хоронил, чтобы эксперты не обнаружили ядовитую гадость, которой он у женщин преждевременные роды вызывал... Ну и что?
– А то, что, когда все думали, что за этой историей стоит маньяк, у меня было странное такое ощущение, что никакой не маньяк, а незаурядный преступник, помнишь? Потому и стали тогда проверять не морг и его сотрудников, а тот роддом!
– И что? В морге ему тоже какой-то мерзавец санитар помогал.
– А то, Слава, что в этом деле с террористкой у меня в точности такое же ощущение, как тогда, возникает, словно где-то мы делаем аналогичную ошибку... Что-то в нем такое кроется, о чем никто из нас пока не догадывается...
– Ладно, Саня, пора мне... – Вячеслав Иванович резко поднялся со стула. А Турецкий умолк на полуслове, почувствовав, что продолжать и впрямь не стоит. Впервые за все годы их дружбы и совместной работы генерал Грязнов действительно выкинул белый флаг...
Александр Борисович был далек от того, чтобы обвинять Славку в слабости, потому что, возможно, больше всех знал, насколько на самом деле тот был мужественным человеком, понимал, что и это его нынешнее решение потребовало от Вячеслава Ивановича именно мужества – особого, далеко не всем понятного. И еще долго после того, как Грязнов покинул палату, Турецкий с горечью смотрел на закрывшуюся за ним дверь, как будто втайне надеялся, что сейчас она откроется и на пороге появится вовсе не Ирина, а его Славка...
Николай Щербак – светловолосый, не слишком приметный внешне чоповец, несомненно относившийся к числу лучших сотрудников «Глории», припарковал свой старенький «Москвич» неподалеку от белых панельных башен – основной застройки окраинного микрорайона.
Прежде чем отправиться по адресу жившего в одной из упомянутых башен Антона Плетнева, Щербак не только проверил, проживает ли тот на старом месте, но и поговорил с участковым, на территории которого тот, как выяснилось, по-прежнему обитал.
– Гарантий, что он дома, дать не могу, – вздохнул пожилой, с усталым лицом служака. – Плетнев изредка пускает квартирантов, поскольку жить-то ему, бедолаге, по сути дела, не на что... У него кроме этой квартиры еще где-то, то ли за городом, то ли на окраине, домишко есть, от прежних времен остался... Ну и пьет он, конечно, будь здоров как!.. Только никто его за это тут у нас не осуждает...
– Почему? – поинтересовался Николай.
– Так ведь о трагедии-то все знают, поскольку живут здесь подолгу. Вы не в курсе разве?
– Нет.
– Жуткая история... – Участковый вновь вздохнул. – Несколько лет назад, точнее не скажу, жену у него двое ублюдков изнасиловали и убили, ну Антон их и того... В расход, словом, пустил. От правосудия и не пытался уйти, однако вместо тюрьмы его в психушку сумели направить люди, которые следствие вели... А сынишку маленького, значит, в детдом...
– Черт-те что... – пробормотал Щербак.
– То-то и оно, – кивнул участковый. – Вообще-то эта психушка его, можно сказать, от пожизненного спасла, вот только родительских прав парня лишили, а кроме сына, у него на всем белом свете никого не осталось. Тут любой запьет, между нами говоря...
– Да-а-а... история... – задумчиво протянул Николай. И все время, пока добирался до нужного ему дома, напряженно размышлял. В истории гибели Дениса Грязнова и ранения Александра Борисовича Турецкого психушка тоже фигурировала – так же как и ребенок... Даже дети, правда подростки и девочки, а сыну Плетнева было, по прикидкам участкового, от силы лет семь-восемь. И все-таки некоторое совпадение налицо... Неужели он действительно вышел на след?.. Хотя, по описанию все того же участкового, Плетнев был скорее блондином, чем брюнетом, да и никакими чертами лица, которые могли бы сойти за типичные кавказские или восточные, не отличался. Но не зря же Алексей Петрович Кротов предупреждал, что на этой стороне не следует зацикливаться?..
Подъезд, в который несколькими минутами позже вошел Щербак, вопреки его предположениям оказался чистым, светлым и даже заново окрашенным, а лифт исправно сновал с этажа на этаж. А вот дверь, нужная оперативнику, действительно оказалась обшарпанной, с облупившейся рыжей краской, и даже на самый поверхностный взгляд запор ее держался, что называется, на соплях...
Впрочем, она и вовсе оказалась незапертой, в чем Николай убедился, слегка толкнув ее. Все-таки он на всякий случай нажал кнопку звонка и даже некоторое время прислушивался к резкому звону, не услышал бы который разве что глухой... Неужели хозяин и впрямь отсутствует?..
– Эй, есть тут кто живой? – поинтересовался Щербак, распахивая дверь и переступая порог маленькой, неосвещенной прихожей, меблированной одной-единственной тумбочкой, заставленной, как отметил он, пустыми бутылками из-под водки.
Справа от него, возле упомянутой тумбочки, зиял проход на кухню, перед оперативником оказалась еще одна приоткрытая дверь, ведущая, судя по всему, в комнату. Из-за нее-то и раздались наконец звуки, свидетельствующие о том, что кто-то живой в квартире имеется. И если судить по тому, как чертыхнулся охрипший мужской голос, после чего послышался шорох, а затем звон стекла, был это сам хозяин.
– Кого там еще дьявол принес?
– Свои, не боись! – отозвался, усмехнувшись, Щербак.
– Я и черта не боюсь, а уж тебя-то с какого хрена должен?
Дверь в комнату, до этого немного приоткрытая, резко распахнулась, и на пороге возник Антон Плетнев собственной персоной... Если бы не явно похмельная отечность его физиономии, не покрасневшие белки
