Плетнев еще некоторое время смотрел странным взглядом на Щербака, потом поинтересовался:
– Ну а второй, которого подорвали?
– Вот тут фамилия действительно редкая: Турецкий... Может, и о нем слышал?
К удивлению Щербака, Антон резко выдохнул воздух и... расхохотался... Физиономия оперативника изумленно вытянулась, а Плетнев, отсмеявшись холодным и сухим смехом, мгновенно посуровел, и теперь в его взгляде, устремленном на Колю, ни малейшей симпатии не улавливалось.
– Н-да-а, – протянул он. – А все-таки интересная штуковина жизнь... Говоришь, любезный Александр Борисович – кандидат в инвалиды? А господину Меркулову, часом, хотя бы самая малость там не досталась?
Щербак слишком поздно понял, что совершил ошибку, он даже догадывался, какую именно... Плетнев между тем продолжил:
– Привет от меня всей честной компании, – ядовито произнес он. – Воистину Бог видит, кто кого обидит... Друзья твои, опер, в свое время меня в психушку спровадили, сына лишили... А ты, значит, за помощью ко мне пришел? Уж извиняй, оперок, а только придется тебе без моей помощи обойтись: сами разбирайтесь, что да как... А теперь будь любезен – прощай!
И, опрокинув в себя вторую стопку, Плетнев с самым суровым видом поднялся из-за стола.
Николай не сомневался, что пытаться исправить ситуацию бесполезно, и спорить с хозяином не стал... Прикрывая за собой дверь плетневской квартиры, он услышал, как смачно, в три этажа, тот выматерился за его спиной...
Уже из машины Щербак позвонил Севе Голованову и, доложив виноватым голосом о своем неожиданном проколе, вздохнул:
– Знаешь, я по-прежнему не сомневаюсь, что к взрыву этот мужик никакого отношения не имеет, не тот характер. Вздумай он кому отомстить, поступил бы так же, как в случае убийцами жены. Но ты все-таки прицепи к нему Самохина, пусть Самоха пару дней за ним присмотрит, не исключено, что Плетнев попытается связаться с кем-то из своих, чтобы если не разрулить, то хотя бы разнюхать ситуацию. Самоху я тут подожду, пока доберется – на случай, если клиент захочет позвонить кому... У него самого телефон давно отключен... Черт! Давно я такие лажался...
– Ты не мог знать, что следствие по его делу вели наши, так что не самоедствуй. Машину он твою видел?
– Нет.
– Значит, будете с Самохиным на пару вести наружку за Плетневым... Думаю, он действительно попытается выйти на кого-то из тех, кто, с его точки зрения, может быть в этом деле замазан... Все, до связи... Самоха прибудет не раньше чем через два часа, он сейчас с клиентом. Держи с ним связь сам, лады?
Щербак отключил мобильный, вздохнул и устроился на водительском сиденье поудобнее. До самого приезда своего тезки Коли Самохина, объявившегося не через два, а через три часа, он не спускал глаз с плетневского подъезда. Но Антон из дома так и не вышел.
Терпкий, сладковатый запах курящихся на треноге трав заполнил большое помещение мастерской минуты через три после того, как Георгий поджег их от черной свечи, установив треножник на его традиционное место, в ногах идола.
Сегодня травы загорелись с первого прикосновения пламени, после первой голубоватой вспышки тление их сделалось ровным, дымок, поползший от треножника, как по заказу, поднялся вначале вверх тонким сизым столбиком и, лишь достигнув лика Бога, потянулся в пространство комнаты. Это означало, что Бог благосклонен к ним, что удача не изменила Георгию, несмотря на осложнившиеся обстоятельства.
Обе девочки лежали неподвижно, с плотно закрытыми глазами, на своих топчанах, выдвинутых на время сеанса на середину мастерской и установленных точно напротив изваяния.
Эта неподвижность была сродни неподвижности мертвого тела, и Георгий, завершив необходимые заклинания, произносимые им на странном, гортанном языке, казалось состоящем из одних согласных звуков, глубоко вдохнул аромат дыма и сосредоточил взгляд на девочках.
– Взгляните на эту яркую золотую точку... Вот она возникла перед вашими глазами... – тихо заговорил он. – Вот она становится больше... это уже круг, яркий, словно маленькое солнце... Смотрите, это действительно солнце, освещающее прекрасный луг, усыпанный цветами... Какое синее, чистое небо... Как прекрасны женщины, идущие к вам издали... Вы знаете этих женщин...
Губы Ани дрогнули, девушка еле слышно выдохнула: «Мама...» – и снова замерла. Настя не шевельнулась.
– Вам, – продолжил он, – хорошо там, хорошо... Вам хочется остаться там навсегда, потому что это не сон, это явь... Сон – там, куда вы попадете, после того как бог Мбунду оставит вас, вернет в этот грязный, мрачный мир, в котором вы испытываете только боль и тоску, слышите только крик и ругань, где вы никому не нужны... Просите Мбунду оставить вас там навсегда...
– Мамочка!.. – чуть громче произнесла Аня, а Настя неожиданно глубоко вдохнула.
– Золотое солнце... – снова заговорил он. – Золотой круг... Золотая точка... Неизбежное возвращение во тьму...
– Точка... Она стала голубая... – пролепетала Аня и открыла глаза. Настины веки тоже дрогнули и приоткрылись, по щеке девочки скатилась маленькая, почти старушечья слезинка.
Георгий поднялся с колен. Протянув руку к стоявшему чуть поодаль от него столу, он взял с него большой бокал, наполненный розоватой жидкостью. Сперва подошел к Ане и, заботливо приподняв голову девушки, поднес питье к ее губам.
– Семь глотков, – напомнил он.
Аня в точности исполнила его распоряжение и улыбнулась.
– Так хорошо сегодня было, дядя Юра, – я маму видела. Так странно: на ней было ее любимое платье, хотя оно на самом деле осталось висеть в шкафу...
– Там ей просто дали точно такое же. – Он тоже улыбнулся и перешел к молча лежавшей Насте. – А что видела ты? – спросил он уже без улыбки.
– Поляну, – прошептала девушка. – На ней было полно земляники. Я хотела попробовать, но почему-то не получилось... Мы с бабулей часто ходим... ходили за земляникой, специально в лес ездим... ездили на электричке...
– Тебе было хорошо там? – Он едва заметно нахмурился.
– Да... Мне показалось, я видела бабушку, я ее позвала даже, но потом... Почему-то она пропала... Я не хотела возвращаться, я хотела ее поискать... Там очень красиво!
– Скоро мы все туда уйдем, но пока еще рановато. Путь в прекрасный мир, где вас ждут любимые и близкие вам люди, нелегок. Двери в него открываются трудно: у нас с вами есть важные дела здесь, открыть двери вечности без них нельзя...
– Вы говорили... – прошептала Настя и, увидев, что Аня уже поднялась со своего топчана, тоже встала.
Георгий, немного понаблюдав затем, как девочки вместе двигают топчаны на их обычное место, незаметно для Насти сосредоточился на ней. Он все еще силился понять, что именно его тревожит в этой девушке. Очевидным было лишь одно: ее видения во время сеансов не вполне совпадают с его требованиями. Почему она вновь и вновь видит свою бабку?.. Конечно, та долго воспитывала ее, а мать она едва помнит... Но ведь помнит же! И снимки, по ее словам, в их доме были... Но видит всегда бабку... Чем это может обернуться, когда дело дойдет до Настиной персональной акции?
Ответа на этот вопрос Георгий с абсолютной уверенностью дать не мог. Наверное, впервые с тех пор как начал работать с этими бедными, обездоленными детьми, впереди у которых не было ничего, кроме перспективы прожить убогую, нищую жизнь, скорее всего, спиться годам к сорока и закончить свое жалкое существование на какой-нибудь помойке или в подвале чужого дома... Какое же счастье для этих девчонок, что судьба свела их с ним, Георгием, способным этого не допустить!..
Он коснулся рукой тотема, мысленно прочел краткое благодарение Богу и, сев за свой стол, задумчиво посмотрел на Аню с Настей, неторопливо накрывавших стол к ужину. К каждой из них у него был свой подход – вождь в свое время научил его многому, в том числе и наблюдать за людьми, чтобы познать их натуру. Увидеть, какими жестами они пользуются, как смотрят, ходят, едят, какое у них выражение лица,
