— Да ты что, Петя, — удивился следователь. — Это же оплот нашей демократии.
— Дерьмократии, — поправил его Петя.
Турецкий хотел одернуть Петра Ивановича за столь непочтительное отношение к собственной власти и прокоммунистические выпады, но дверцу «Волги» уже открыли, и ему пришлось вылезать, что он и сделал, высыпав несколько приготовленных фраз: «Насильственная смерть при загадочных обстоятельствах. Следствие только начинается, поэтому никаких выводов о случившемся мы делать не можем».
— Когда появятся выводы? — спросила худенькая сексапильная журналисточка с черной челочкой, язвительно скривив губы.
«Где они только таких хорошеньких язв откапывают», — подумал Турецкий.
— Очень скоро, это я вам обещаю! — сказал он.
— У Турецкого всегда есть в запасе какая-нибудь версия! — выкрикнул один из тележурналистов. — Колитесь, Александр Борисович! Мы чувствуем, что вам известно больше, чем вы нам говорите. Это убийство?
— Мне всегда известно больше, чем журналистам, на то я и следователь, — усмехнулся Турецкий. — Но есть вещи, которые совсем не нужно говорить всем. Не исключено, что имеем дело с умышленным убийством! Не исключено! Пока все, ребята!
Он залез в машину, хотя еще минуты полторы его не хотели выпускать, но водитель даванул на газ, и прыткие журналисты попадали в стороны.
— Петя, ну ты что? — урезонил его Турецкий.
— Да хоккей же сегодня! — в сердцах вырвалось у водителя. — Чемпионат мира!
— А-а, — промычал Александр Борисович. — «А Шелиш его уже не посмотрит», — с грустью подумал он.
9
Питер в одиночестве потягивал виски, приходя в форму, когда Турецкий появился у него в номере. К счастью, «Белая лошадь» была только начата, и Александр Борисович присоединился к нему, вкратце пересказав происшедшее. Питер, как старая гончая, повел носом и засыпал его вопросами, упирая в основном на детали осмотра трупа потерпевшего.
— Завтра читай газеты, журналисты все распишут, — отмахнулся Турецкий. — А может, и фотографию дадут. А я тебе честно признаюсь: пока ни одной версии. Вот посмотрю результаты вскрытия и выводы экспертиз, там, может быть, что-то в мозгах появится, погутарим. А так чего воду в ступе месить.
— Воду месить? — удивился Реддвей. — Толочь.
— Какая разница: месить или толочь, одно и то же.
— Синоним! — радостно сказал Питер.
— Он самый…
— Чтоб воду в ступе не толочь, — вспомнил Реддвей. — Означает: говорить без толку.
— Правильно! — одобрил его Турецкий, прикладываясь к стакану с виски и со льдом. — Ледок хорош, язви его!
— Язви кого?..
— Все, с русским языком закончили! — решительно сказал Турецкий. — Давай по делу. Что у нас с алюминием?
— Мне не разрешили лететь в Красноярск…
— Почему?
Питер пожал плечами.
— Этот вопрос решим!
— Уже не надо. — Реддвей выложил телеграмму на английском.
— Что там?
— Из Гармиш-Партенкирхена сообщают, что двое террористов сегодня намерены лететь в Россию. И мне дополнительно сообщат их приметы, я дал номер твоего факса в бюро на Большой Дмитровке. Не хотел впутывать посольство, слишком много ушей и глаз, сам понимаешь, — добавил Питер.
— Когда сообщат?
— Ну в восемъ-девять вечера, я точно не знаю.
Турецкий тяжело вздохнул. Он вчера выдержал неприятный разговор с женой из-за своей алкогольной перегрузки со Славкой. Умная Ирина Генриховна была права: нечего пропивать последний ум. Поэтому сегодня он пообещал вернуться пораньше.
— Откуда вылетают эти террористы? — спросил Александр Борисович.
— Из Женевы.
— И ты думаешь, они отправятся в Красноярск?
— Почему нет? Токмаков для них персона нон грата. Он в лагере?
— Нет, он не в тюрьме, в том-то и дело. Ходит на службу, и охраны у него нет.
— Плохо.
— Плохо, — кивнул Турецкий. — А ты думал, что у нас по-прежнему каждого второго в кутузку сажают? Нет, бывает, но пока нет доказательств вины, человека арестовать не могут. — Турецкий допил виски. — Ладно, поехали ко мне. Хорошо, что я машину не отпустил. Там и погутарим. У тебя виски еще есть?
— Есть…
— Захвати! Поскольку ты мне должен.
— Почему я должен?
— Потому что я позвонил в Красноярск и попросил своего приятеля-«важняка» из крайпрокуратуры попасти Токмакова. Это значит, я за тебя сделал определенную работу. А как у вас? Сделал работу — плати!
— О'кей, я готов!
— Но я беру только борзыми щенками и бутылками!
— А щенки? — всерьез заинтересовался Реддвей. — Какая порода?
— Русская борзая, классику знать надо! — поднялся Турецкий.
— Я могу их купить для тебя здесь?
Турецкий по дороге долго объяснял Питеру, что щенков покупать не надо, это шутка. Питер посетовал, что русский юмор очень трудный, он выражается так же, как серьезные понятия, а у них юмор всегда имеет свою яркую окраску, его легко узнать.
Перед выездом из гостиницы «Советская», где остановился Питер, Турецкий позвонил Грязнову. Тот уже знал про Шелиша и был недоволен, что Турецкий не взял его с собой на осмотр места происшествия. Александр Борисович сообщил, что он с Питером едет к себе, и если у Грязнова нет никаких срочных дел, то и он может заглянуть.
— Как там Питер? — спросил Вячеслав Иванович.
— Баня ему понравилась, и он спрашивает, плова не осталось? Ты, если поедешь, пожрать возьми, а то я и пообедать сегодня не успел!
Оставив Реддвея караулить факс в своем кабинете, Александр Борисович двинулся к Меркулову с докладом. Его уже трясли президентские службы, требуя деталей и подробностей по делу о смерти Шелиша. Лара, временно прикрепленная помощницей к Турецкому, зная о том, что случилось, выжидающе взглянула на шефа, ее распирало профессиональное любопытство: в июне она заканчивала юридический и грозилась уйти из прокуратуры в адвокатуру. Для дамы это неплохой вариант. Их любовные отношения после того случая с «отмороженным» Тягуновым, сводившим счеты с мафией, наживавшейся на Чечне, когда Лариса выдала фээсбэшникам служебную информацию, прекратились как бы сами собой. Но Турецкий вообще долго ни на кого не мог злиться, тем более на женщин с такой красивой грудью, стройными ножками и такой
