Более нетерпеливый, чем я, Слава негрубо подстегнул:
— И что?
— И не могу сказать ничего определенного. То они вели себя как компаньоны, то как начальник и подчиненный, а бывало, как люди, которых заставили силой быть вместе.
— А вот это — как начальник и подчиненный, — кто кем командовал?
— А по-разному.
— Ладно. С этим более-менее разобрались. Как вы думаете, за что могли убить Мещерякову?
— Понятия не имею!
— Может, ревность?
— Вряд ли. Она провинциалка, молоденькая была, рассказала бы подружкам по ремеслу. Женишка отхватить хотела, это да, а на родине никакого Отелло не оставила, нет…
— А чеченцы могли?
— За что?
— Свидетель.
Ткачева подумала, согласилась:
— Могли.
— Значит, так, Дина Викторовна, побудьте наедине с собой, подумайте, может, еще что-нибудь вспомните. И такая просьба: никому не говорите о своем новом месте жительства. Кстати, Мещерякова не знала, куда вы переехали?
— Нет, а что?
— Очень хорошо! Убийца или убийцы могли выпытать у нее ваш адрес…
— Боже!.. — простонала Ткачева, и, кажется, совсем без притворства.
— Особенно не пугайтесь, того, кто стрелял по машине, мы уже обезвредили. Гуляет пока второй, кавказец, но, по нашим данным, скрывается на родине. И все-таки чем черт не шутит!
Ткачева дала нам свой адрес, телефон, мы оставили ей свои координаты и дружно смотрели, как она, профессионально покачивая бедрами, выходит из казенного кабинета.
Потом, не сговариваясь, подошли к окну, которое выходило на улицу. Вот она вышла из парадного, прошла мимо группы враз умолкнувших милиционеров, села в маленький, аккуратный автомобиль «рено» и укатила…
— А! — ткнул я локтем в бок Славу. — Старый женоненавистник и тот забил копытом при виде этакой цыпочки!
— Побью и перестану, — мрачно молвил Грязнов и добавил: — Когда чертям чернейший нужен грех, они сперва нам шлют небесный образ!
— Ого! Муза посетила?
— Не сегодня и не меня. То Шекспир.
Я присвистнул:
— Это у тебя такая память?
— При чем тут память? Я теперь свободными вечерами водку пью и Шекспира читаю. Круто забирает!
— Класс! А я все больше про Чебурашку штудирую…
Слава улыбнулся:
— Тебе положено. — И, уже возвращаясь к будням, спросил: — Как думаешь, правды много наговорила?
— Если даже половину — и то хорошо. Слава, ты смекаешь, что интимный фотограф становится актуальной фигурой?
— Смекаю, — послушно кивнул Грязнов.
— А ты смекаешь, что если это комплексующий Федулкин, то найти его будет несложно?
— Ты куда клонишь? — улыбается в рыжеватые усы Слава.
— Туда клоню, откель мы, может, выйдем на финишную прямую. Жаль, что Дина не хочет показать фотографии, так мы быстрее бы убедились, что Скворцова и Дину снимала одна и та же рука. Но, судя по творческому поиску и сюжетам, это может быть один и тот же человек. Согласен?
— Не тяни! Это я без тебя допер!
— Подумай, как нам его тихо взять, не спугнуть. Нам одинаково важен и он сам, и то, что он нащелкал, понимаешь? Я связь хочу зацепить, почему он снимает акт у Дины и акт в другом конце города, у Ковалевской. Ему что, Венера сообщает, кто, когда, где и с кем? Систему можно проследить и по негативам, если художник затвора и объектива уйдет в несознанку.
Итак, оценив показания Дины, мы сошлись на полуправде. Мы не знали, что правды была всего одна ниточка, до неузнаваемости оплетенная ложью…
ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ
Вячеслав Грязнов уже знал, что Федулкин Сергей Иванович, шестьдесят девятого года рождения, москвич, проживает с родителями. Он профессиональный фотограф, но в силу некоторых особенностей характера дальше фотоателье системы бытового обслуживания населения не пошел, да и там работал сравнительно недолго. Деньги были не ахти какие большие, а Сергей, компенсируя блеклую внешность, предпочитал одеваться по последней моде.
Слава позвонил его родителям и, представившись хорошим знакомым Сергея и потенциальным заказчиком, который давно не был в Москве, спросил, где можно найти Серегу. Отец, тяжело придыхая в трубку, поведал, что Сергей работает на договоре в модном магазине «Ле Монти».
Насколько знал Грязнов, в магазинах этой фирмы торговали одеждой. И трудно было понять, что там может делать фотограф.
Оказалось, Сергей снимал «Кодаком» счастливых обладателей дорогих обновок, и те на радостях покупали заодно и фотокарточки, где они уже красовались в новых шубах или пальто. К счастью, самого работника на месте не оказалось, только небольшое красочное объявление о предоставлении таких услуг торчало в витрине.
Неохотно сопровождаемый крепкими ребятами из охраны, Слава прошел в небольшой глухой чуланчик. Здесь Сережа Федулкин мог снять пальто, погреться перед работой, проделать какие-то небольшие наладочные работы. Здесь были только стол и пустая тумбочка. Зато на стене висел большой фотопортрет юной Дины Ткачевой.
Слава молча, но искренне посочувствовал Сергею, объяснил хмурым ребятам, что проверяются все фотографы, так как с одного склада похитили партию фотоаппаратов.
Итак, никаких зацепок, кроме портрета любимой девушки американца Джона. Слава решил пойти от начала. Он поехал в Кунцево, зашел во двор, где жила Валентина Ковалевская. Нервотрепка с умирающим Скворцовым и последующие допросы доконали швею, она перебралась временно на житье к брату. Славе, впрочем, она была не особенно нужна, он прекрасно помнил, куда выходят окна ее квартиры. Сопоставить, из каких окон напротив можно было при помощи длиннофокусного объектива снять не только что делают люди, но и какой марки сигареты лежат у них на ночном столике, — сравнить и узнать было минутным делом.
Слава позвонил в квартиру, которая имела номер двадцать три. Через некоторое время дверь отворилась без предварительных вопросов и поглядываний в глазок, последнее даже при желании было невозможно, так как глазка дверь не имела.
На пороге стоял небритый мужик в штанах трико с пузырями на коленях и замызганной майке.
— Что надо?
— Мне Сергея.
— Какого Сергея?
