ответила, чтоб он шел, ориентируясь на рельсы. А через полчаса, как будет идти, дойдет до моста, под которым проходит шоссе. Ну а там уже ориентироваться по свету фар автомобилей. Справа – Цемдолина, слева – собственно город. Может, кто и подбросит. На вопрос, далеко ли до города – ну в том смысле, во что обойдется дорога, на какую сумму ориентироваться? – ответила, что это зависит от того, на кого нарвешься. Если, к примеру, мужики с Цемдолины, то возьмут по-божески, а если хохол окажется, которых тут в последнее время много набежало, так тот три шкуры содрать норовит. Жадные они, дома-то у себя ничего им не светит, вот и бегут сюда на заработки, деньги сшибать. А что за Цемдолина такая? Так поселок, где цемент производят, там – работяги, хохлам там делать нечего.
Странное дело, подумал Плетнев, неужели и тут так напряжен национальный вопрос? Украина ведь рядом, соседи... Шла б еще речь о Западной Украине, где «москалей» действительно недолюбливали, но и до конфликтов не доходило, хотя черт их всех теперь знает!.. Высокой политикой Антон не интересовался, считая ее пустым делом, но уж в России-то если возникнет вопрос насчет «трех шкур», то это как еще посмотреть. Да, многое ему до сих пор оставалось непонятным, еще после командировок в Сербию, в другие «горячие точки». Мир, словно в одночасье, перевернулся с ног на голову, возникли проблемы, о которых, был почему-то уверен Плетнев, люди давно уже позабыли. Выходит, нет, будто только и ждали, чтоб кто-то чеку из гранаты выдернул, – и сразу рвануло, да не в одном месте, а повсюду...
Плетнев шел, стараясь приноровить ширину шага к расстоянию между шпалами. Наступать на каждую – неудобно, не шаг, а черт знает что, мельтешня какая-то. Шагать через одну – тоже неудобно, чуть многовато, и нога сбивается... Он останавливался и прислушивался. Вдали, впереди, слышались шаги, негромкий говор – это топали пассажиры, ушедшие раньше. Оглядывался и снова прислушивался – сзади никто его не догонял. Да и он сам тоже не хотел никого догонять, тем более что чувствовал себя превосходно, совсем легко – вот что значит сбросить с себя лишний груз! Ухмыльнулся: все-таки молодчина она, эта Зойка! Прямо как угадала, что именно такой встряски и не хватало ему все последние месяцы, особенно те, что он занимался расследованием теракта. Зато всяких губительных эмоций было с избытком.
Стрелки на светящемся циферблате часов показывали начало первого часа ночи – это если отсчитывать от того момента, когда повсюду погас свет, что случилось около половины одиннадцатого. Ну и там дальше пока то да се, пока расстались с Зоей, и он прошел по вагонам... С проводницами поговорил... Короче, по всему выходило, что в пути он находится с полчаса, и, значит, мост должен быть теперь где-то совсем уже рядом.
А глаза между тем привыкли к темноте. И сама она не казалась уже кромешной, как говорится. И хотя ни луны, ни земных огней нигде не было, может быть, именно лучи дальнего света автомобильных фар и создавали какую-то определенную видимость светлеющего фона неба. Во всяком случае, Антон вполне различал уже чуть более светлые на темной земле полосы шпал и не промахивался ногой, как в начале пути. Или это уже далеко, за горами, за Кавказом, где-нибудь в Гималаях, занимался робкий рассвет, которому сюда еще шагать и шагать, но он-то уже есть, он в пути...
А Зойка, поди, спит и во сне улыбается, симпатичная женщина, которой так немного-то и надо – как она сказала? – славного мужика... для полного счастья... Не забыть бы адресок... Как там? Спортивная, это точно, а вот дом? Кажется, пять. Неважно, зато фамилию не спутаешь – Лупий, надо же! Женишок, сказала, не соперник?.. Да, неплохо бы с ней, да на всю ночку... Опа! – Плетнев запнулся в шагу, потому что не увидел очередной шпалы и носком ботинка уткнулся в край рельсы. Он присел на корточки и ощупал рельсу. Сообразил, что добрался, кажется, до моста, а здесь, говорила проводница, где-то должен быть и спуск с насыпи. Вот только как его найти?
Недалеко внизу, метрах в пятидесяти примерно, из-за поворота выкатил грузовик, и его фары, подпрыгнув лучами, осветили низ лестницы, идущей сверху, то есть отсюда. А вот и начало железных перил.
Держась за них, Антон начал спускаться и вскоре ступил на твердую поверхность асфальта. А вылетевшая из-под моста легковушка с ходу мазнула по нему фарами, ослепив, но, не останавливаясь, промчалась мимо. Плетнев даже и руку не успел поднять. Сориентировавшись, он перешел на другую сторону шоссе и пошел по нему опять вдоль насыпи, там, где-то впереди, как опять же объясняла проводница, был поворот в сторону города. Ничего страшного, машина догонит. Можно ей на всякий случай и зажигалкой посветить. Антон поискал в сумке и нашел вторую зажигалку, чиркнул – она загорелась.
Он шел, но никто его не обгонял. Навстречу двигались редкие машины, они освещали издалека ровную ленту шоссе. Наконец, дошел до поворота, увидел впереди несколько качающихся огоньков. Донесся приглушенный расстоянием разговор. Очередная машина, шедшая навстречу, осветила козырек автобусной, надо было понимать, остановки.
Антон подошел ближе и почувствовал уже носом табачный дымок. Люди замолчали, словно ждали чего-то от него.
– Здравствуйте, – сказал он негромко. – Я с поезда, застряли... Скажите, отсюда в город добраться можно будет?
– Не местный, что ль? – спросил хриплый, прокуренный голос.
– Вообще-то из Москвы. Командировка... – сказал Антон.
– Утра надо ждать, – ответил другой голос, помоложе. – Первый автобус пойдет в пять, а сейчас... эва, только час! Долго ждать... Сами стоим, может, кузов какой подвернется с Цемдолины...
– Скажите, а просто попутной машиной? Мне сказали в поезде...
– Ну, если ты, москаль, богатый, – гоготнул тот же хриплый, – тогда сколько угодно, бери первого, который проедет!
И снова Антон вспомнил проводницу. Спросил вроде шутливо:
– А «москаль» у вас тут что, как бы уже и не русский, да? Или бывшие соседи уже полностью к нам, в Россию, переселились и свои порядки наводят?
– Да не бери в башку, парень, – отозвался третий голос. – Это тут местные бизнесмены с Хохляндии свою моду вводить пробуют.
– А в рыло? – воинственно заявил хриплый.
– А это мы с удовольствием! – весело ответил молодой. – Ну-ка выдь на свет! Предъяви рыло! Да не прячься, выходи, поглядим, какое оно у тебя!
В группе людей послышался шум, несколько восклицаний, какой-то шлепок и сразу оправдания:
– Да шо вы, хлопцы? Вы шо?! Да то ж нэ я! Я ж шутковал!..
По шоссе застучали, удаляясь, каблуки.
– Побёг! – констатировал молодой и засмеялся, крикнул вдогонку: – А ну геть! – и засвистел по- разбойничьи.
Его поддержали, захохотали, но смех быстро стих, вероятно, настроение было не то. Люди снова закурили, забыв о забавной перепалке.
«Странная штука этот национализм, – подумал Плетнев. – Черт-те в чем гнездится. Вроде и повода нет, но обязательно найдется такой вот хрен, чтоб дерьма подбросить, чтоб навонять... А потом схлопочет по морде и всем жаловаться станет, что его обидели... И ведь обязательно найдутся для него заступники...»
Даже и не догадывался Плетнев, насколько был прав...
В начале третьего, когда небо над горами начало немного светлеть, так что стали различаться силуэты сидящих на лавке и стоящих вокруг козырька автобусной остановки людей, у Плетнева зазвонил мобильник. Антон достал трубку и отошел в сторонку, недоумевая, кому пришло в голову звонить ему в такое время? Посмотрел. Вызывал Петр Щеткин. Вспомнил Плетнев, что обещал сам перезвонить в Москву тут же, как только устроится в гостинице. Но не устроился и потому, естественно, не звонил.
– Слушаю, Петь. Привет. Чего ты так поздно?
– Хочешь сказать, рано? Ты где вообще-то? Чего молчишь?
– Так у нас тут нигде света нет. Вот и стою на шоссе, жду попутку в Новороссийск... Погоди, кажется, кто-то едет.
Мимо него на хорошей скорости пронеслась машина. В салоне горел свет, и было видно, что там даже перебор с пассажирами. Это, наверное, ехали те, что шли впереди Антона, а потом свернули не как он, налево, а пошли направо. Вот и поймали первыми.
