А вот руки свои, прижатые к его груди, Зоя как-то ловко раздвинула и скользнула ладошками ему под мышки и дальше, за спину, где и вцепилась в лопатки острыми коготками. Ишь кошечка какая, говорит – боится, а себя не забывает.
– Пойдем-ка лучше в вагон... – предложил Антон.
Он, одной рукой по-прежнему прижимая женщину к себе, другой достал из кармана зажигалку и высек огонек. Неподвижный язычок пламени очень странно выглядел в кромешной тьме. Будто огонек лампадки, которую зажигают перед иконами в старых избах. У себя в деревне, у соседских бабок, видел Антон. Хотя что он мог видеть – пил ведь тогда по-черному...
Из вагона донесся шум голосов. Кто-то громко возмущался. Потом закричали женщины. Заголосил ребенок, но постепенно все стало стихать.
– А может, подождем? – уже вовсе без робости спросила она и потерлась носом и подбородком о его грудь. – Мы ж еще много не доехали...
– То-то и оно, а как твои вещи? Без хозяйки-то?
– Да есть там кому присмотреть, – простодушно созналась она, и это удивило Антона: как же это он? Разведчик называется...
– Ну и чего ты надумала? – с усмешкой спросил он, отвлекаясь от мыслей о том, что могло произойти и почему такая темнота кругом? Мелькнуло, правда, соображение, что где-то впереди, возможно, случилась авария. Починят, конечно, но подождать придется. А ему теперь, в общем-то, и разницы никакой, некуда бежать.
– Ты не бойся, Антоша, муж не застукает, нет его у меня, а вот ты мне нравишься, очень даже... Простой ты... Как я сама... Ты ведь, вижу, не торопишься, да? Вот и мне тоже спешить некуда...
– Ну а если я, например, женат? – сам не зная почему, спросил он и поднес огонек зажигалки ближе, осветив ее и свое лицо.
Глаза у Зои загадочно блеснули.
– Будет врать, Антоша, – сказала, как отмахнулась. – Ни кольца у тебя на левой руке, ни наглости в глазах, как у командировочного возле сладенького... Да и непохож ты на женатого мужика.
– Это ж почему? – Он улыбнулся.
– А потому что другой ты, искренний... И жизнь тебя, видать, крепко помяла.
Так его еще никто не определял. А она, решив, вероятно, что сказанного вполне достаточно, поехала ладонями по его телу вниз.
– А если вдруг выйдет кто? – продолжая уже напряженно улыбаться, спросил он.
– А выход, между прочим, с той стороны! – резонно возразила она, и расширенные глаза ее прямо-таки вспыхнули в свете огонька зажигалки. – Да убери ты ее! Убери скорей... – горячо зашептала она, шаря по его напряженным, будто скованным, мышцам живота и тщетно пытаясь ухватиться за них. – Ну ты силен! – прошептала с восторгом.
Это ж надо! И когда успела под рубашку забраться?! Даже под майку!
– А ты – хулига-анка! – Кажется, и он начинал терять самообладание. – Ох и рисковая девочка...
– Уж какая есть... – с придыханием, быстро ответила она, торопливо нащупывая «молнию» на его брюках...
Антона охватило таким неодолимым желанием, что он, уже не отдавая отчета в своих действиях, сунул зажигалку в карман, а затем сграбастал обеими руками ее волосы, запрокинул ей голову и жадно впился в губы совершенно сумасшедшим поцелуем – Зоя глухо охнула, обхватила руками его шею, безвольно повиснув на нем. Его пальцы ринулись вниз, под резинку ее спортивного костюма, и рывком сдернули и шаровары, и все, что под ними было. Женщина резко крутнулась в его руках, изогнулась. Он рывком оторвал ее от пола, после чего их соединение, больше похожее на короткую и яростную борьбу, стало таким мучительно-сладким, тягучим и таким громким, что их же собственные уши спас совсем уже пронзительный визг тормозных колодок, а также грохот и лязг вагонных буферов останавливающегося наконец поезда...
Достаточно долгое время, просто в силу своего характера, Антон Плетнев вынужден был, так уж получилось, обходиться без женщины. Но, оставаясь вполне полноценным мужчиной, правда, старательно «успокоенным добрыми докторами» в психиатрической больнице, влечения к женскому полу не потерял. Дальнейшие события, уже на воле, складывались тоже не в его пользу, так что говорить о каких-то любовных связях, пусть даже ради элементарного сохранения психического и физического здоровья, не приходилось. Он бы, наверное, и теперь не решился воспользоваться минутной, как он думал, слабостью женщины по причине чрезвычайных обстоятельств, в которых оказались оба. Однако нахлынуло некое помутнение, да и Зоя проявила такую поразившую его активность, что все собственные запреты Антона рухнули куда-то, обнажив лишь жаркую жажду обладания этой ставшей вдруг почти родной ему женщиной.
«Черт знает что...» – задыхаясь, мысленно шептал он, встряхивая головой, а вслух вырывалось:
– Господи, милая... какая ты... это ж невозможно...
А она, будто с невероятными усилиями изгибаясь в железном кольце его рук, ухватившись за прутья на окне наружной двери, стонала и дрыгала ногами, еще больше взвинчивая и себя и его. И когда мир обрушился на миг в их сознании, они оба замерли, испугавшись собственного шума. Ах, если бы они могли увидеть лица друг друга!.. Но почти ослепшие глаза утыкались в слабо светившееся окно двери, ведущей в их вагон: там, наверное, зажгли свечку или керосиновую лампу. И вот это единственное, зримое пятно, которое совершенно не давало света, заставило их спешно начать приводить себя в порядок.
Минута, не больше, и они, уже полностью одетые и застегнутые, до боли стиснули губы в поцелуе, словно прикипев друг к другу. Плетнев ногой нащупал свою упавшую на пол сумку, пригнулся и поднял.
– Ну, скажу тебе, мой желанный, – пытаясь отдышаться, с трудом произнесла Зоя, повисая на его плечах, – наградил ты меня... я так думаю... сразу тройней... Давно, что ль, у бабы не был?.. – Она тихонько хохотнула.
– Да ну, скажешь... – выдохнул он в ответ.
– А заметно, – выдохнула наконец она. – Даже жалко, что у нас с тобой, Антошенька, так случилось, с тобой бы, да на всю ночку... О-о-ой, молодец како-ой... – тоненько будто пропела она.
Антон нашарил зажигалку, достал ее, чиркнул и поднес к ее лицу – оно показалось ему изумительно красивым. Даже глазам не поверил.
– Ох, какая ты!.. А как же это мы... чуть с ума не сошли?..
– Так это ведь кто не сошел, а кто и... того, мой хороший... – Она погладила ладонями его щеки. – Слушай, подари зажигалку, а? На память. И хоть свет какой. От тебя... Жалко, что ль?.. Ну да, ты куришь, тебе нужней.
– Вопросов нет, на, возьми, у меня, по-моему, еще есть.
Она взяла зажигалку, высекла огонек, пристально посмотрела на него, потом осветила лицо Антона и сказала:
– Славный ты мужик... Ладно, пойду. А ты теперь не ходи за мной. Иди в передние вагоны.
– Ты чего-то боишься?
– Не боюсь, но мало ли?.. Скажу, мы с тобой были в том вагоне. – Она кивнула на соседнюю дверь. – Узнавали, чего и как... Нам-то теперь тут ночевать, так думаю... С барахлом до города не добраться... А ты, если торопишься, можешь вперед, по путям пройти, а потом спустись с насыпи, там недалеко увидишь шоссе из Цемдолины в город, транспорт бегает.
– Но, может, я тебе все-таки помогу, а?
– А как? Да и не одна я. Через купе еще соседки. И в следующем вагоне наши... Одной-то нельзя: отнимут, ограбят, сам понимаешь небось...
У Плетнева никак не укладывалось в голове, что после всего случившегося можно вот так запросто разбежаться. Но, похоже, Зоя именно об этом и думала. Что ж, видно, так тому и быть.
– Что ж, тогда, может, пойду и я? – нерешительно заговорил он. – Не знаю, что и сказать...
– А ничего не говори, милый... Может, и не увидимся, а может... Если хочешь, адресок запомни. Спортивная, восемь. Зоя Лупий, я, значит. Это на северной стороне. С матерью живу, брат есть, в школе учится. Еще женишок бегает, но тебе – не соперник. Ну дай-ка еще разок – на прощанье...
Она мягко, даже бережно, поцеловала его, а он будто ждал еще чего-то и не успел ответить на
