– А что случилось? – Александр Борисович почувствовал, как возле сердца что-то сжалось и повеяло неприятным таким, мерзким холодком.
– А что в нашем-то возрасте может быть? – философски заметила соседка. – Сердце... И сам-то чего удивляешься? Разве не знаешь? Она ж, поди, писала...
– Писала...
Турецкий тяжело вздохнул оттого, что соседка, в общем, по-своему права, и она определенно винила именно его в болезни Валентины. Отчасти и это, возможно, так, все собирался приехать, помочь... Обещаниями отделывался... Ну да, конечно, работа же была! А вот нет ее теперь, и решительно ничего на свете не произошло. Ничего не случилось! Как и не существовало никогда ни следователя Сашки Турецкого, ни первого помощника генерального прокурора Александра Борисовича... И никому это, в сущности, оказалось не нужно.
– А где эта больница, не подскажете? Анастасия... не помню, как вас по батюшке?
– Алексеевна... Да ты и не можешь помнить, говорю же! Ох, бестолковый... Если тетка не писала... Я недавняя соседка ее. Это о тебе она много рассказывала... Какой ты весь важный да серьезный...
Турецкий усмехнулся: ну, конечно, «важняк» – вот отсюда и «важный». Ох, фантазерка тетка!
– А положили-то ее в городскую – это как к рынку выйдешь, там спросишь, каждый подскажет. В кардиологии она. Уж вторую неделю. Ты, как навестишь, мне после расскажи обязательно, ладно?.. – Соседка подняла ведра и, покачав укоризненно головой, добавила, скорее, самой себе: – Ишь ты, столько лет не был и удивляется, почему родная тетка в больнице! Ну надо же! Молодежь... одно слово...
«Вот и удостоился: молодым назвали...»
Анастасия Алексеевна пошла вниз по улице, откуда пришел Турецкий. Там, на перекрестке улиц, стоит, он видел, колонка, где двое теток набирали воду. Ну, конечно, электричества-то нет, городской водопровод не работает, а колонка, наверное, еще от водокачки имеет немного воды.
Недовольная соседка... Вроде и дела ей никакого нет, но наверняка они с Валентиной известиями обмениваются, сочувствуют друг другу либо завидуют и злорадствуют. Но Анастасии он явно не понравился. Ну и черт с ней. Надо немедленно Валентину навестить, чего-нибудь принести ей, соку, может?
Александр Борисович на всякий случай обошел дом кругом, осмотрел, все ли в порядке. Ведь спросит: как там у меня? Чтоб ответить. Не забота, разумеется, а так, простое внимание... которого нам не хватает в обычной жизни...
Городская клиническая больница встретила Александра Борисовича потоком отборной матерной брани. Кричал мужчина:
– Ольга! Мать их всех!.. Они там что, оху...? Дай им п...! Где свет?! Куда, бля, девали генератор?! Ольга! Дай этим сукам...!!!
По гулкому коридору вихрем неслась полная женщина в зеленом операционном халате, в маске, закрывающей пол-лица, и в окровавленных перчатках. А вдогонку ей катились громовые, перемешанные с матерщиной угрозы выдрать... отодрать... оторвать... засунуть... послать и... еще такое, чего и перевести нельзя было на общедоступный русский язык, ибо ничего подобного просто не могло реально существовать в этом многогрешном и многострадальном мире.
Турецкого в накинутом на плечи коротком халате этим вихрем отбросило в сторону. Он увидел испуганные лица людей в халатах, заметил, как все они робко жались к стенам, провожая взглядами несущийся мимо самум.
Собственно, никаких особых объяснений и не требовалось, и так понятно: шла операция, и в это время отключился, по всей видимости, резервный генератор. Вот и бушевал хирург, у которого каждая секунда была на счету, да только эта его личная проблема в нашем распи... хм, обществе, надо было понимать, никого не волновала. Что такое человеческая жизнь? Вопрос, скорее, риторический, особенно в подобных ситуациях...
В другом торце коридора, из открытой двери, показался высокий мужчина в белом халате и, увидев несущееся прямо на него пушечное ядро блекло-зеленого цвета, посунулся было в сторону, но ядро с истошным криком врезалось именно в него:
– Виктор Леонидыч! Виктор Леонидыч!! У нас пациентка вскрытая! На ИВЛ! Мы мешок вручную качаем!! У нас ничего не работает!! Даже дефибриллятор!!!
– Оленька! – испуганный зав хирургическим отделением попытался остановить ее поток. – Зачем вам дефибриллятор?! У вас же пока все нормально! Реанимационные меры не нужны!
– У нас монитор отрубился! – вопила хирургическая медсестра. – Мы пульс меряем вручную!! У нас лампы вполнакала!!! Андрей Владимыч ничего не видит!!! И в лампах аккумуляторы на пятнадцать минут... – почти безнадежно простонала женщина.
– Оленька! – крепчал между тем голос заведующего. – Электрики сейчас заканчивают с резервным генератором! Оленька, только без паники!..
– Без паники?! – Вот тут уже медсестра, похоже, взорвалась: – У нас человек на столе кончается!!! А вы тут все охренели?!
– Ты как разговариваешь?! Ты что себе позволя-а-а-ешь?! – сорвав голос, дал петуха заведующий.
– А это вам Андрей Владимыч велел передать!!! – прорычала женщина и, круто развернувшись, с еще большей скоростью ринулась обратно.
Спрашивать ее о чем-нибудь в этот момент было делом не только бессмысленным, но еще и опасным. Турецкого снова прижало ветром к стене. А когда хлопнула дверь операционного блока, Александр Борисович решился наконец спросить все у того же заведующего, который шел ему навстречу, вытирая платком багровое лицо и шею.
– Извините, могу я узнать, кого оперируют? – Что-то подсказывало Александру Борисовичу, будто эта операция имеет и к нему какое-то отношение.
– Да вам-то еще что здесь надо?! – истошным голосом заорал заведующий, багровея еще больше, хотя, казалось, уже было некуда. – Кто вы и что тут делаете?! Кто вас пустил?!
– Извините, – оторопел Александр Борисович, – у меня здесь родственница... В кардиологии...
– Ну и ступайте туда! Не морочьте людям головы! Без вас хватает!..
Чего хватает, он не сказал, потому что стал немедленно промокать тем же мокрым носовым платком совершенно распаренное, будто после раскаленного душа, лицо.
– А где кардиология?
Заведующий хирургией уже обреченно махнул рукой в сторону лестницы и на выдохе сказал:
– Третий этаж... Уйдите, ра-ди бо-га...
На лестнице Турецкому встретился молодой человек в спортивных трениках и тапочках без задников, хлопающих на каждом шагу.
– Простите, – обратился к нему Александр Борисович, – не подскажете, где кардиологическое отделение?
– А вон, этажом выше, – беспечно ответил тот, продолжая разминать в пальцах сигарету. У него не было ни серьезных проблем, ни забот, и больной зашлепал вниз по лестнице, – вероятно, где-то там была курилка.
На стеклянных дверях, ведущих с лестничной площадки в коридор, висела написанная золотыми буквами табличка: «Кардиологическое отделение». И чего спрашивал?..
Он уже взялся за ручку, чтобы отворить дверь, но услышал сзади голоса. Машинально обернулся. Спинами к нему, у окна, лестничным пролетом выше, стояла парочка. Мужчина и женщина. Было видно, что оба не молоды. И хотя стояли они, отстранясь друг от друга, между ними совершенно отчетливо просматривалась какая-то внутренняя, тесная связь.
Что привлекло внимание Турецкого? А черт его знает? Ну стоят себе люди, даже и не глядят в глаза, а заметно, что... А что заметно?.. Да просто любящие души, какие за версту видны... Вон, она протянула к нему руку и бережно пошлепала, погладила по щеке. И он немедленно прижался сам щекой к ее ладони.
«Живут же люди...» – с неожиданной тоской подумал Александр Борисович. Совсем скоро и они с Иркой станут такими же. В смысле пожилыми. Если доживут... И если станут, что вилами на воде писано...
Он повернулся, чтобы идти в коридор, но теперь его остановил уже голос женщины. Показался очень знакомым. Турецкий резко обернулся и увидел, что женщина тоже отошла от окна, собираясь спускаться по
