висевшей на ремне через плечо. Второй – высокий, похожий на спортсмена, бритоголовый, в спортивном костюме и бейсболке. Его большие карманы на шароварах оттопыривались от какой-то тяжести, спрятанной в них. Оба курили, глядя, как за окном проплывали последние станционные огни.
– Вот и кончилось затмение... – пробормотал низенький.
– А н-на х-хрена оно б-было им н-нужно?
– Я тебя, Логопед, о чем предупредил? – не отвечая на вопрос, заговорил низенький. – Надо было полностью сменить внешность. Другая одежда, бейсболка эта твоя дурацкая, ее ж за версту видать...
– Д-да где ж б-было успеть? – заикаясь, оправдывался высокий. – В-времени с-совсем н-не осталось... С-сам торопил!
– Ну правильно, хочешь жить – умей...
– В-в-вертеться?
– Всюду поспевать, Логопед. Убегать от косой!..
– А м-мне н-не верится, Хохол, что м-мы сд-делали п-п-правильно. З-зачем?
– Чего «зачем»? Ушли?.. А у меня нюх особый.
–А-а-аткуда?
– Учили! Учителя были классные... Да только то, чему научили, теперь никому не нужно. Вот ты из какого класса в школе ушел?
– Из в-восьмого, а-а что?
– Ну и чего помнишь из всех своих наук? Ничего! А какие бабки гребешь? Вот и я... Нутром чую, что нас не отпустят.
– Т-ты д-думаешь?
– Думать надо было, когда подписывались на это дело, а теперь уже поздно... Теперь уходить надо, и как можно быстрей... чертова гусеница, еле ползет. – И он грубо выругался.
«Спортсмен» задумался. Подошел к противоположной дверь тамбура, подергал, она была заперта. Открыл переходную дверь в последний вагон, прошел туда, вернулся, пожал плечами.
– Ага, ты думаешь, они уже толпой стоят, тебя ждут? Нет, кореш, как говорится, п... подкрался незаметно! А мы с тобой уже завязаны в цепочке. Раз первым был куратор, значит, мы с тобой – следующие, и неизвестно, где конец.
– А на х-хрена т-такие бабки т-тратить? Ес-сли к-каждого з-заказывать?
– Потому что дело серьезное. Наверное, крутой за свою репутацию боится... Заказчик крутой, понял?.. В общем, кончаем болтать, давай разбегаться.
– А к-куда? З-заперто!
– Не для нас... – Хохол достал из кармана джинсов тройной ключ проводников и легко повернул запор двери. Открыл и закрыл обратно. – Давай выскакивай на первом же полустанке. И постарайся, чтоб проводница тебя не видела.
– С-спасибо, Х-хохол.
– Валяй, Логопед. Будь осторожен, ни с кем не базлай. Я, когда в девяносто четвертом менял профессию, тоже поначалу на мелочах прокалывался. Давай. – Он хлопнул «спортсмена» по плечу и ушел в последний вагон, заперев на всякий случай переходную дверь за собой.
Логопед курил, глядя в окно. Что-то ему не очень верилось, будто за ними уже началась погоня. Зачем? Логики он никакой не видел в этом. Ведь услуги снова понадобятся! А так что же получается? Если убирать после дела каждого исполнителя, так никого и не останется! Нет, неправ Хохол, просто бздит мужик...
В тамбур вышел пожилой, хромой дядька с палочкой. Он кивнул молча и отошел к противоположной двери, достал пачку дешевых сигарет и начал хлопать себя по карманам в поисках спичечного коробка, наверное. Взглянул на «спортсмена», жестом спросил, можно ли прикурить, и Логопед, искоса глядя в окно, протянул ему свою сигарету. Мужик нагнулся, но тут вагон, как назло, качнуло, и мужик, пытаясь удержать равновесие, чуть не упал на парня. Но устоял.
А через мгновение Логопед вдруг начал медленно оседать, съезжая спиной по вагонной стене, пока не сел на пол. При этом рот его был удивленно открыт, а взгляд странно застыл, уставившись в одну точку.
Пенсионер концом палочки похлопал по оттопыренным карманам парня и, закрыв точно таким же ключом, как у Хохла, дверь в вагон, наклонился над Логопедом...
Глава двенадцатая
ПЕРВЫЕ НАХОДКИ
С первыми лучами солнца Александр Борисович был на ногах. Настроение было отменным. Легкая зарядка, от которой он уже стал отвыкать, вернула бодрость телу, а ведро остывшей за ночь воды, опрокинутой на плечи, добавило свежести и мыслям.
Дел на сегодня было намечено немало, и у Турецкого не имелось причины, по крайней мере, отменять какое-то из них. Первым в этом мысленном списке стоял Володя. И, наскоро перекусив, Александр Борисович захватил с собой фотоаппарат и отправился на дикий пляж, к той скале, которую облюбовал для своих «солнечных ванн» этот странный бомж по кличке Полковник.
Утро было еще прохладным, с моря тянуло чуть знобящим ветерком, это уже береговой бриз сменил направление, ночами-то он дует с остывающего берега в море, а с рассветом – наоборот. Знания, мельком подумал Турецкий, из тех, далеких времен, когда любимая тетка еще лазала по яблоням да отрясала ветки тутовника, пятная землю чернильными пятнами приторно-сладких ягод, похожих на малину, но более крупных и иссиня-черных. Детство...
Он вышел к пляжу, сбежал на плотный песок, переходящий в гальку, и по самой кромке воды направился к навесам, под которыми, еще не разобранные отдыхающими, стояли лежаки. Кроме одного, что был в стороне. Вероятно, тот самый, старый, полуразвалившийся, до которого сторожам не было дела. На нем лежал раздетый человек, не исключено, что это Володя досматривал последний утренний сон.
– Володя! – закричал Турецкий, сложив ладони рупором. – Полковник!
– Я здесь! – Человек на лежаке перевернулся. – Кто меня спрашивает?
– Александр Борисович!
– Милости прошу!
Да, так и подобало бы ответить графу, к которому явился ожидаемый гость. Но неужели Володя и сегодня помнил об их вчерашнем уговоре? Интересный случай. Какая все-таки избирательная штука – эта память...
Александр Борисович поморщился: а вот на свою собственную память, оказывается, уже полагаться нельзя, записывать надо. Собирался же еще вчера найти координаты профессора Зильбера. Однако и его имя, и отчество неожиданно сами всплыли в памяти – конечно же Станислав Густавович! Вот как его зовут! Это значит, что он, отодвинув профессора куда-то в уголок сознания, тем не менее продолжал думать о нем. Ну что тут скажешь? Обязательно надо сегодня же созвониться... Если в книжке записан его телефон. А если нет, Ирке звонить, что ли?.. Нет, если ей позвонить – неважно, по какому поводу! – немедленно начнется процесс примирения, сопровождаемый, естественно, бесконечными взаимными упреками. «А тебе это сейчас нужно, Турок?» – фразой школьного еще приятеля спросил он себя. И со вздохом ответил: «Не нужно!» Лето, тепло, тетка рядом. Обойдемся пока...
От быстрой ходьбы Турецкий не задохнулся, это показалось ему хорошим признаком. И голова – в смысле головокружения – ни разу за последние дни не подвела, и ноги оказались достаточно крепкими для физических нагрузок. Значит, дело идет на поправку. И хрен с ними, с заключениями врачей, пусть Костя их читает на ночь глядя и делает глубокомысленные выводы...
Костя... Турецкий хмыкнул. Хорошо он врезал начальничку, по делу, а то они там, у себя, шибко самоуверенными стали. Ну, конечно, новый прокурор, очередная перетасовка: юстиция переместилась в прокуратуру, прокуратура – в юстицию. Удобно. И все – при деле. И каждый будет тянуть теперь за собой собственные «хвосты» – любимые кадры...
Нет, Питеру надо звонить, Питу Реддвею... «Глория» без Дениса – это уже совсем не фасон для невесты, как выражался брачный маклер из старого еврейского анекдота. А уж без Славки Грязнова – так вообще говорить не о чем, одно название, не отвечающее своему статусу... Впрочем, Костя Меркулов, вероятно, думает иначе, рассматривая чужую вотчину, как собственные владения. Но так на Руси всегда было: каждый, кто дорывался до княжения, немедленно считал, что «володеет» всем, «куды глаз
