придерживаться высоких принципов, по которым одна «контора» не вмешивается в дела другой?
– Ну тебя к черту! – рявкнул Меркулов и отключил свой телефон.
– Что ж, это тоже ответ, – удовлетворенно сказал себе Турецкий, отключив и свой. Больше разговаривать ему было не с кем.
Уж как-нибудь уехать, когда появится такая нужда, он всегда сумеет. А завтра надо будет позвонить верным ребяткам в «Глорию», тому же Севе Голованову, и попросить его выписать и прислать по почте новое, временное удостоверение, чтоб хоть какой-то ксивой от дураков отмахиваться, а заодно и деньжат занять на первое время. А там видно будет...
Глава одиннадцатая
ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ
В том, что Александр Борисович был крепким орешком, Плетнев не сомневался. Но он надеялся, что сумеет объяснить тому всю нелепость его подозрений. Ведь действительно, кроме взглядов, ну еще, может, кроме мыслей, ничего у них не было – в смысле у Антона с Ириной. Мало ли что кому-то могло казаться?! Не было – и все. И даже та оплеуха, которую пытался, да так толком и не смог нанести ему пьяный в дым Турецкий, по сути, серьезным оскорблением не была. Он же еле на ногах держался...
В сущности, это было единственное оправдание Плетнева. И он хотел, чтобы Саша выслушал его. Ну хотя бы выслушал, а не становился в свою привычную позу плюющего на все вокруг, не понятого ближним окружением полководца. И для этого нужно было для начала найти его.
Он передал в горотдел милиции фотографию Турецкого. Предупредил, чтоб сотрудники вели себя с Александром Борисовичем подобающим образом, все-таки вчерашний помощник генерального прокурора России, и неизвестно, кем будет назначен, условно говоря, послезавтра. Объяснил, что все документы Турецкого у него, показал, в милиции убедились. Пообещали помочь. А как они это сделают и когда – оставалось за кадром, как выражаются киношники. Оставалось ждать и надеяться, что при задержании тот же Турецкий не выкинет какой-нибудь номер. От него, между прочим, тоже можно всякого ожидать – и Ирина говорила, и Константин Дмитриевич.
Закончив с допросами работников электростанции, Липняковский узнал, что Антон нигде еще не устроился, и тут же предложил свои услуги. В местной гостинице, что возле порта – своеобразный Дом моряка, – сказал он, можно снять недорогой одноместный номер. Тут же взялся за телефонную трубку, и через три минуты Плетневу было сказано, к кому конкретно надо подойти: номер уже есть.
Не волновал его, как заметил Плетнев, и вопрос с Турецким. Как будто он был уже уверен, что тот обязательно найдется. Просто надо будет завтра с утра потратить немного времени. Антону бы такую уверенность!
– Найдем, найдем! – словно отмахивался от назойливого москвича Витольд Кузьмич. – Никуда ваш Турецкий не денется, если он действительно прибыл к нам в город! На всякий случай я дал уже команду прочесать больницу, морг... Проверить всех пострадавших, вновь поступивших раненых, особенно неопознанных. Ну тех, которые поступили без сознания, без документов... И этих...
Он, как понял Антон, не хотел произносить слово «трупы», хотя оно, судя по мелькнувшей гримасе на его лице, само рвалось с языка. Видно, решил соблюдать такт. Нет, о трупе не хотел даже и думать Плетнев, и Липняковский, уловив его настроение, продолжил, объясняя свою мысль:
– Это – для очистки совести, не более. Я уверен, что все будет хорошо.
Антон тоже надеялся на это. И они, покидая здание прокуратуры, вернулись к тому, что их обоих озадачило в процессе допросов, точнее, в самом конце. Беспокоила одна мысль, которая в принципе поначалу и не показалась такой уж важной. Но когда что-то цепляется за сознание, обычно хочется выяснить причину этой занозы. Суть была вот в чем.
Среди девяти членов дежурной бригады, которые были вызваны в прокуратуру, не оказалось последнего, девятого – самого незначительного по служебному положению человека – слесаря Найденова.
Молодой человек, отслужил в армии, живет с бабкой, родителей нет. Недавно устроился на работу. И не явился к следователю. Вообще исчез. Дома нет, бабка его, которая плохо слышит, сказала, что внук нынче дома не ночевал. А накануне она слышала – это при ее-то глухоте! – будто он кому-то в телефон кричал, что собрался куда-то поехать отдохнуть. Бабка не понимала: как это отдыхать, когда без году неделя на работу устроился? А дома нет, не ночевал... И вообще со вчерашнего дня на глаза не показывался...
Кстати, и дежурившие уже в темноте сотрудники в один голос утверждали, что после аварии они Славку почему-то не видели. Может, где-то сидел, а может, и ушел. Да для него и дел-то никаких не было.
Странный, в общем, парень. Но подозревать его как-то и рука, что называется, не поднималась. Однако порядок требовал, чтобы все факты были освещены в деле, а все свидетели имелись налицо. Так вот, одного не было, как сквозь землю провалился. А с другой стороны, не объявлять же мальчишку-слесаря в федеральный розыск! Куры засмеют!
На этом пока и остановились Липняковский с Плетневым, расставаясь до утра. Приехавшее руководство городской прокуратуры ознакомилось с достигнутыми результатами, которых, по правде говоря, кот наплакал, одобрило временное задержание подозреваемого Платонова и распорядилось, как поступило бы и любое другое начальство на свете: расследование форсировать, о результатах докладывать ежедневно. Участие Плетнева, а особенно Турецкого, имя которого было у прокурорских работников на слуху, всячески приветствовалось. Этим, собственно, и закончился день.
У Антона было несколько вариантов продолжения своей «миссии». Ну гостиница – само собой. Дальше он мог попытаться найти Милу, которая говорила, что проводит вечера в интернет-кафе «Снасть» – это где-то на набережной, – либо направить свои стопы в северный район, на Спортивную улицу, к дому восемь, в котором проживала Зоя Лупий. То есть, другими словами, в одном месте он мог, мягко выражаясь, потренировать свой интеллект, а в другом, скорее всего, ни о каком интеллекте и речи не шло, зато было бы с избытком эмоций.
Антон слышал, конечно, про какого-то осла, который стоял однажды перед двумя охапками сена, не решаясь, какую съесть первой, да так и помер с голода. Ему и невдомек было, что он и сам сейчас, как тот осел, задал себе самый коварный на свете вопрос: чего ты хочешь больше? Но ответ, как ни странно, нашелся быстро: что ближе?
Ближе была «Снасть». И, расположившись в гостинице, оставив там свою сумку, Антон зашел в буфет, легко перекусил и отправился на набережную. До ночи было еще далеко, но освещенный город у моря выглядел красиво. И народу было на улицах много, прошел испуг, жизнь входила в норму.
Плетнев остановил троих чудных парней в укороченных штанах с отвислыми карманами, которые, он слышал, назывались почему-то «бермудами», в огромных белых кроссовках и ярких майках. На подбритых с висков головах торчали разноцветные петушиные гребни волос. Уж эти должны были знать все.
– Господа, – церемонно, однако с трудом сдерживая смех, обратился к ним Антон, – интересуюсь «Снастью». Мне сказали, что-то вроде интернет-кафе, нет?
«Господа» оглядели его крупную фигуру и поняли, что хохма тут не пройдет.
– Прямо по набережной, дядя, – показал рукой «красный гребень». – Сам увидишь, но там сегодня – непроходняк.
– Поглядим, спасибо, – кивнул Антон и пошел в указанном направлении.
Освещенное синей неоновой вывеской кафе «Снасть» стояло не на самой набережной, а чуть поодаль, отделенное от парапета, за которым тянулся городской пляж, двойной аллеей неизвестных Плетневу, раскидистых, с крупными листьями, южных деревьев и проезжей частью дороги. По ней двигались в обоих направлениях редкие машины. Тут же был и светофор, мигавший разноцветными огнями, на которые никто не обращал внимания. Но Антон все же дождался зеленого, после чего перешел на другую сторону, туда, где колыхалась небольшая толпа.
Подошел ближе. Здесь кучковалась в основном молодежь. Таких, как он, в толпе было всего два-три человека, и все с дамами. Плетнев учуял витавший над головами запах свежего кофе. Видно, здесь сочетались сразу два занятия – одни люди стремились собственно в кафе, посидеть, выпить, а других интересовали компьютеры. Часть окон этого одноэтажного здания излучала голубой свет. Вероятно, от мониторов компьютеров.
Четыре широкие ступеньки вели к входным дверям, на верхней стоял точно такой же «петух», каких уже встретил на набережной Плетнев.
