– А это еще кто?
Галка и Яромир помалкивали на всякий случай.
– Хахаль мой, – честно призналась Зина. – Две ночи не спал, отдыхает теперь.
– Тоже в свидетели, – распорядился капитан.
– Не надо, – жалобно попросила Зина. – Устал мужик до невозможности. Спит без задних ног. Марафон бегал.
– Спортсмен? – подозрительно переспросил капитан. – Спит, говорите, без задних ног? А может, тоже в отключке, может, наркоман? Может, профессора клиент? А?!
Он метнулся в комнату, схватил Рыбака за запястье, посмотрел вены на локтевом сгибе, понюхал дыхание. Посчитал пульс. Покачал головой:
– Если он правда марафон гонял, то это мотоцикл, а не человек. А ну-ка, ну-ка… – Капитан большим пальцем оттянул Рыбаку веко сначала на правом глазу, затем на левом.
ТУРЕЦКИЙ
Назначения Олейника временно рулящим сборной ожидала довольно значительная группа околофутбольного бомонда. Турецкий потолкался в холле среди смутно знакомых физиономий, услыхал из разных уст, что решение президиума федерации практически предрешено, что пресс-конференция начнется минут на пятнадцать – двадцать – сорок позже запланированного – это железное правило, что Олейник – пустое место, что Олейник – о-го-го и еще себя покажет, что наши продуют немцам 3:0, что выиграют 4:1, и еще тысячу пророчеств, предсказаний и вполне научных прогнозов. Сам Олейник ни в холле, ни в конференц-зале не присутствовал.
Наслушавшись общего трепа, Турецкий испытал насущную потребность поговорить с кем-нибудь тет-а- тет, поинтересоваться по крайней мере, где виновник торжества. Единственное, безусловно, знакомое лицо, которое он сразу приметил в толпе, принадлежало корифею – спортивному комментатору всех времен и каналов Степану Мефодьевичу Переверзеву.
– Генеральная прокуратура, следователь по особо важным делам Турецкий, – представился «важняк», преодолевая некоторое внутреннее сопротивление.
В своей жизни он, как, наверное, еще десятки миллионов болельщиков, едва заслышав его голос, выключал звук телевизора, чтобы не совершить чего-нибудь ужасающего. Что ни говори, слово – страшная сила, особенно слово такого гиганта. Впрочем, справедливости ради стоило заметить, что так было не всегда. Наверное, лет двадцать назад Переверзев был вполне современен по канонам тех лет, но закоснел, чтобы не сказать закосноязычел. В то же время велеречив был до невозможности, вдруг надувался идиотским пафосом, стариковской сентиментальностью… Да вообще, мысленно подытожил Турецкий, просто он порядком надоел. Особенная беда была, когда Переверзев вооружался неким новым для себя выражением, и уж тогда он им пользовался на все двести! Так, в последние месяцы во время своих репортажей всю страну он замучил проблемой «координации движений». Кто-то где-то ему про это что-то сказал – и пошло-поехало.
– Я расследую дело о гибели Катаняна. Пользуясь случаем, хочу задать вам, Степан Мефодьевич, как крупнейшему специалисту, несколько вопросов. Вы не против?
Переверзев, как старый солдат, всегда был на посту и соответственно готов к любым неожиданностям:
– Давайте, спрашивайте.
– Где я могу увидеть Олейника?
– Заседает Олейник. На президиуме. Знаете, чтоб собрать команду из звезд, маленьких таких звездочек, нужен выдающийся тренер…
– А Олейник выдающийся тренер? Более выдающийся, чем погибший Борис Николаевич?
– Борис Николаевич тренировал когда-то сборную Нигерии, потом Южной Кореи. И там и там его считали выдающимся тренером, чуть ли не футбольным мессией. А у нас… Нет у нас выдающегося наставника футбольной дружины. И Катанян им не стал, а Олейник – и подавно не станет. Его же под танк толкают, как в сорок первом! Вы же посмотрите, что в сборной творится! Куда им на немцев с такой техникой! А уж координация движений у наших игрочков, я вам скажу, это нечто… Нападающего нормального нет ни одного! А нужно три. Это на поле. И еще два запасных. Или наоборот… Выросло целое поколение дилетантов, и они нахально лезут на все посты в футболе. С самого верху возьмите… Кирсанов – тоже мне горе-президент… У меня внук недавно рассказ Азимова читал про роботов, там главный герой говорит: «Они жрут энергию, как электрические свиньи, и не начинают работать, пока напряжение не поднимется до миллиона вольт…» Это про нашу нынешнюю сборную и вообще про весь наш футбол. Пока миллион им не посулят – никто до мяча не дотронется. А ведь были же игроки! Еще совсем недавно. Играли не за деньги! И полные трибуны собирали. И в финальную часть чемпионата мира входили регулярно. Не берем в расчет семьдесят четвертый год, когда с чилийцами из-за Пиночета играть отказались. Не были, конечно, лучшими в мире, чего тут говорить. Но надежда была. Потому что за игрой смотреть было приятно, всю душу в поле и в мяч вкладывали. Раз в хоккее можем, значит, и в футболе сможем. Сколько имен! Сотни! Братья Старостины! Братья Дементьевы! Григорий Федотов! Сергей Сальников! Никита Симонян! А Стрельцов? А Месхи? А Нетто? А Хусаинов? А Блохин? А уж какая координация движений. А…
Переверзева уже довольно долго теребил за рукав и окликал по имени-отчеству какой-то солидный господин, но тот не замечал. Турецкий, обрадовавшись представившемуся шансу, позволил себе прервать перечисление выдающихся футболистов прошлого:
– Простите, Степан Мефодьевич! – Он жестом обратил его внимание на нового собеседника.
– А-а-а, здравствуйте… – Переверзев, кивнув, снова повернулся к Турецкому. – А сейчас такое положение, что хуже уже быть не может. Все, что лучше, – то позитивно…
Устав от Переверзева, Турецкий, воспользовавшись моментом, устремился к Волкову, надеясь, что тот окажется меньшим демагогом. И подумал, что больше бы ему подошла фамилия Волчков. Он был совсем небольшого росточка, зато щеки кровь с молоком, горящие глаза и непричесанные вихры. Волков олицетворял новую журналистскую поросль именно так, как ее представлял себе Турецкий – напористую, энергичную, эрудированную, язвительную и даже агрессивную.
– И что вам наболтал наш гуру? – поинтересовался Волков, когда Турецкий представился.
