– Нет, конечно, – слегка даже рассердилась женщина. – Я поэтому и звоню. А так... разве бы я стала тебя отвлекать от государственной службы? Я же понимаю...
– Больше ничего не сказал? Никаких предупреждений, предложений или угроз не было?
– Еще сказал, чтоб я готовилась к какому-то базару. Только я не поняла, это как? Девять дней, сказал он, надо отметить, как у людей, а потом они сами скажут, что мне дальше делать. И чтоб я заткнулась... И никому о разговоре не говорила... – Послышалось что-то похожее на сдерживаемые рыдания. – Я не понимаю, это рассматривать как угрозу? И чего я теперь должна... сидеть дома и ждать, когда меня взорвут, отравят или утопят в той же Яузе?
Кажется, назревала истерика.
«А характерец-то у мадам сварливый, – подумал Турецкий. – Как бы с ней не вляпаться в историю, а то ведь потом и не развяжешься...»
– Мне надо подумать и прикинуть, – сказал он, – подожди немного... Ну, во-первых, раз тебе так страшно, давай больше не будем встречаться, ты это им в следующий раз и скажи. Был, мол, а я его отшила, как вы велели.
– Никогда! – решительно возразила она. – Я просто боюсь сейчас оставаться одна дома. Ты не мог бы где-нибудь спрятать меня – на время, до поминок хотя бы? Мне все равно где, лишь бы не слышать телефонных звонков.
А тут уже Турецкому почудилась некая скрытая опасность, исходящая от женщины, кажется слишком уверенной в своих чарах.
Но что человеку, с другой стороны, доводы разума, когда перед глазами его уже возникла восхитительная картинка, на которой – если глядеть со стороны – полноватая такая, фигуристая, с крепким телом и великолепными, крутыми бедрами баба, обнимает тебя, прижимается и виснет на тебе, словно ее от неистового желания больше не держат ноги? И сладкие губы прилипают к твоим губам, а? Какие, к черту, после этого доводы?! А тебе уже давно не тридцать, а хорошо за сорок, и скоро, ты это прекрасно знаешь, «сладости» кончатся, как кончается все хорошее в жизни...
Так что, догонять? Ловить? Или положиться на случай?
А если вот он и есть – тот самый случай? Почему нет?
Как когда-то сказала ему Клавдия Сергеевна, вечная и верная секретарша Кости Меркулова, которая и по сей день вздыхает по нему, понимая всю тщету своих мечтаний? А она сказала: «Страсть не знает границ, Сашенька!» Это она имела в виду, разумеется, границы дозволенного, и ничего другого. И что, кому стало потом плохо от этого?.. Да, таким макаром можно, в сущности, все в жизни оправдать... Ну если не все, то многое, отчего не приходит зло к человеку...
Вон столько разных, но на единую тему мыслей промелькнуло в голове Турецкого, пока он медлил в поисках наиболее верного ответа. И он нашелся, разумеется, – куда деваться, слаб человек, ох слаб!..
– Тебя волнуют... нет, страшат, только ближайшие два-три дня? Или вообще вся дальнейшая жизнь?
– И то и другое, – решительно заявила она. – Я уверена, что они меня начнут преследовать!
– За что тебя преследовать? – философски изрек Турецкий и сообразил, что взял неверную интонацию – надо проявить больше заботы. – И кто такие – они?
– Откуда я знаю?! Может, завистники Давки... его недоброжелатели...
– Ну безопасность я тебе... вернее, мы, как служба, призванная к тому, думаю, сумеем обеспечить. И сегодня, и завтра, и на какое-то время в будущем. Но тебе придется хорошенько подумать, как жить дальше. А чтоб ты не волновалась, я, пожалуй, заберу тебя сегодня и устрою в безопасном месте, согласна?
– Я там буду прятаться одна? – весьма практично спросила она.
– Почему обязательно прятаться? Решим.
– Тогда я согласна.
– Хорошо, я тут закончу дела и подъеду. Дверь никому не открывай, наоборот, закрой на все засовы, которые я там у тебя видел. А я позвоню по мобильнику прямо с лестничной площадки. Возьми с собой документы, ценности там, необходимые вещи, потому что появишься ты у себя дома теперь только в субботу, на девятинах.
– А где я буду все это время?
– Ева, не задавай глупых вопросов. Такие вещи по телефону не обсуждают. Клади пока трубку и жди, буду в течение часа.
Прежде чем принять последних посетителей, Турецкий позвонил Грязнову и рассказал ему о Еве.
Нет, то, что женщину следовало обезопасить, тут не было никаких сомнений. Но вот где? На конспиративной квартире в Северном Бутове? Можно бы, Володька вернул ключ, до вольный. Но там же нет ничего для жизни.
– Это можно обеспечить, – предположил Турецкий.
– А кто ее будет охранять? – осведомился Грязнов.
– Ну я, еще кого-нибудь найдем... А потом, я не думаю, что она сейчас нуждается в охране. Если это какой-то наезд, то они сами должны быть заинтересованы, чтоб с ней все было в порядке.
– И не боишься?
– Чего?
– Не чего, а кого? Если она такая решительная, то может не остановиться на достигнутом, и тогда ее поведение будет непредсказуемо, Саня. А у тебя семья.
– Это хорошо, что ты вовремя напомнил, – съязвил Турецкий.
– Я чисто по-дружески. Впрочем, на одну ночку могу и у себя приютить. Тут уж она точно будет в безопасности. А потом переправим ее в Бутово и охранника приставим.
– С этим вариантом я, пожалуй, готов согласиться. И врать ничего не надо, а я у тебя останусь, верно?
– Ну да, а Грязнову вечно расплачиваться за подвиги друга. Ладно, приезжайте, черт с вами, я хоть посмотрю, что это за краля такая...
Ева умела очаровывать людей – мужчин, надо понимать. Не прошло и получаса, как в ее руках уже все горело, жарилось, парилось и шкварчало.
Она была, оказывается, неплохой хозяйкой и умела готовить. Грязнов понаблюдал с легкой ревностью за ее быстрыми и ловкими движениями и, вздохнув, оставил кухню. В столовой было уже все накрыто к ужину, Александр Борисович потягивал из бокала легкое красное вино, присланное Грязнову в бочонке из Ставрополя, где тот не раз бывал, покуривал, пуская дым в форточку, и улыбался своим мыслям.
Ева, когда он явился, была готова следовать за ним хоть на край света. Она сидела в прихожей на стуле, а у ног ее была внушительная, набитая сумка. Здесь, показала она, только самое необходимое, что нужно женщине в любом незнакомом ей месте. У Турецкого было на этот счет кардинально противоположное мнение, но он дипломатично промолчал, чтобы не начинать уже основательное знакомство с банальной свары.
Поднял тяжелую сумку, вторую ручку которой Ева захотела ухватить сама, чтобы ему было полегче, но он не позволил.
Усадив ее на заднем сиденье машины – чтоб не мешала, он поехал, постоянно оглядываясь и наблюдая за автомобилями, едущими сзади. Уже темнело, поэтому и наблюдение было вести непросто. Но он знал, что надо делать в подобных ситуациях. Внезапно меняя скорость и перестраиваясь из ряда в ряд в неплотных еще автомобильных потоках, Турецкий в кутерьме бесчисленных переулков возле Преображенской площади лихо оторвался от возможного преследователя и по Щелковскому шоссе вырвался на МКАД, после чего у начала Осташковского шоссе сделал петлю и нырнул на Енисейскую улицу. И еще через десять минут успешно зарулил во двор грязновского дома, где вышедший по телефонному сигналу Вячеслав Иванович открыл пустую ракушку, и Турецкий загнал в нее свой синий «пежо».
Знакомство на улице с женщиной, одетой по-зимнему, обычно не бывает долгим, но больше всего Грязнова удивила все-таки объемистая сумка, которую Турецкий не без труда извлек из багажника. Слава подошел к Сане и негромко сказал:
– Она с ума не сошла? Это что, переезд вместе со всем домашним хозяйством? Дама меняет гарнизон? Я на это, честно говоря, не рассчитывал. А ты-то куда смотрел?
