Гордеев, едва заглянув в меню, стилизованное под газету с заголовком «Гастрономический вестник», заказал солянку и холодец. Турецкий кивнул официанту, который их обоих прекрасно знал, и кивок этот означал «мне то же самое».
Вяло ковыряясь в солянке, Турецкий смотрел на стену, на которой висела «сравнительная таблица скорости некоторых движений» – парохода, велосипеда, скаковой лошади, пушечного ядра и звука. Все это он видел много раз, и в голове у него были совсем другие мысли. Он размышлял над «сотовой» проблемой Гордеева и не был убежден, что тот ее не высосал из пальца. Некоторая мнительность Юрию Петровичу была свойственна, и это было одновременно его и слабой, и сильной стороной. Когда он тревожился понапрасну, это вызывало здоровое раздражение у друзей или у тех, кто в этот момент находился рядом. В противном же случае, когда его проницательность была на высоте, он, как правило, оказывался единственным, кто почувствовал опасность.
«Возможно, все это шутка, – думал Турецкий. – Может быть, просто не слишком добрая. Розыгрыш. Например, кто-то из коллег Гордеева по десятой юридической консультации, раздраженный его карьерой и успехом филиала в Химках, решил устроить ему такой вот маленький карнавал? Да, это вполне реально. Но с этим Гордеев должен разобраться сам, тут я ему не помощник. Другой вариант можно проработать...»
Еще Александр Борисович думал о всяких своих текущих делах, о том, что снова они с женой так и не определились в отношении отпуска... И еще шевелилось что-то неприятное, вызывающее смутное беспокойство, будто он упустил нечто важное, хотя и несрочное... Жена? Нет. Дочка? Нет. Генеральный? Тоже нет – он ведь его сегодня даже не видел. Меркулов? Пожалуй... пожалуй, Меркулов. Костя о чем-то хотел с ним поговорить, но отложил этот разговор, а значит, срочности большой тут не было. Но кто знает? Константин Дмитриевич вообще человек несуетный, и его внешние движения ничего выдать не могут – сколько раз Турецкий видел его в кризисных ситуациях и всегда завидовал меркуловскому хладнокровию.
Гордеев же между тем с аппетитом, достойным всяческого подражания, поглощал обед, и похоже было, что на заказанном он не остановится. Выговорившись в здании на Большой Дмитровке, он снял с себя некоторое нервное напряжение и наконец расслабился. Кроме того, в компании Турецкого он чувствовал себя как никогда комфортно, и, несмотря на то что для порядка побрюзжал, почему-то предчувствовал, что дело, которое уготовили ему Грязнов с Турецким, будет небезынтересным.
Турецкий закурил уже бог знает какую по счету сигарету (черт бы побрал Славку, накаркал-таки насчет слабых сигарет) и заметил, что Гордеев, расправившись с обедом, что-то еще сказал официанту, возможно, относительно десерта.
– С удовольствием бы сейчас пропустил сто грамм, – вздохнул Александр Борисович. – Не корысти ради, а поднятия аппетита для.
– Так за чем же дело стало? – удивился Гордеев.
– Я, между прочим, на работе.
– Ты – на работе, я – за рулем, – кивнул адвокат. – Все при исполнении. Но мы же друг друга никому не сдадим, верно, Александр Борисович? А через полчаса все улетучится. А раньше мы отсюда и не выйдем. Так что я думаю... я думаю, мы заслужили.
– Ты считаешь? – заколебался Турецкий. – Полагаешь, значит, может государственный чиновник позволить себе маленькую человеческую слабость?
– Уверен, – сказал Гордеев и кивнул официанту, который только того и ждал и исчез, чтобы вернуться с двумя рюмками, которые для особых клиентов, пустые и чистые, стояли наготове в... морозильной камере, – так что «Русский стандарт», который в них был разлит, даже как-то сразу загустел. Вот, значит, о чем они перешептывались.
– За твоего клиента, – сказал Турецкий.
– Ну его к черту, – возразил Гордеев. – За мою сотовую компанию.
– Пошла она подальше, – не согласился Турецкий. – За мой отдых.
– Ты еще никуда не уезжаешь, – напомнил адвокат. – Лучше за мой бизнес.
– Он и так процветает, – отразил атаку Турецкий.
– Тогда за что? – спросил адвокат.
– Да, за что тогда? – задумчиво повторил помощник генерального прокурора.
– Нагревается, – напомнил Гордеев.
– Тогда – молча, – вздохнул Турецкий. – За наше здоровье. За наших близких. За юриспруденцию. За Фемиду, мать ее!
– Ничего себе «молча», – оценил Гордеев уже после того, как опрокинул рюмку.
Турецкий прислушался к своим ощущениям и нашел, что теперь, пожалуй, стоит немного поесть.
– Итак, – сказал он через несколько минут.
– Итак?
– Я могу попробовать кое-что выяснить со своей стороны относительно этого твоего «Телекома». Если ты действительно уверен, что над тобой целенаправленно издеваются.
– Уверен, – подтвердил Гордеев.
– И уверен в том, что тебе это надо.
– Саня, сколько можно!
– Ладно, это твое дело. Я кое-кого подключу. Через день-два, надеюсь, смогу тебе что-нибудь сказать.
– Вот это я понимаю, – обрадовался Гордеев.
– Ты только пока не выпендривайся и подключи телефон у какого-нибудь другого оператора, чтобы с тобой хоть связаться можно было, ежели что...
– Что – ежели что? – заинтересовался Гордеев.
– Просто на всякий случай. Что это за адвокат без телефона, сам посуди.
– Такой вот дурацкий адвокат, – подтвердил Гордеев.
– Нам дурацкий не нужен. Подключись.
– Ладно, считай, сделано.
– Значит, со своей стороны, – уточнил Турецкий, – я могу считать, что с этого дня ты занимаешься делом несправедливо посаженного доктора?
– Он еще и доктор, – вздохнул Гордеев. – Хорош доктор, нечего сказать... Ладно, можешь. Какие материалы есть по нему?
– Я скажу Грязнову, и он тебе все пришлет.
– Договорились. – Гордеев почесал затылок. – Да ладно, чего там, я сам Славке позвоню. И вот возьми, – он протянул Турецкому две дискеты в специальных пластиковых футлярах.
– Что это?
– Материалы по «Вест-Телекому», которые у меня есть. Ты обещал помочь, – напомнил адвокат.
– Я пока не в маразме, – проворчал Турецкий. – А на второй дискете что? Расследование убийства Кеннеди?
– То же, что и на первой. Продублировал на всякий случай.
– Педант несчастный, – вздохнул Турецкий.
Они попрощались, и Турецкий вернулся в Генпрокуратуру.
7
Гордеев сидел в машине и ломал зубочистки. Обломки он складывал в пепельницу и поджигал зажигалкой. Они вспыхивали и сгорали быстрее чем спички.
Ему нужно было принять решение: информировать своего шефа Розанова о том, что он хочет взять дело со стороны, или вести его полностью самостоятельно и автономно, никого ни во что не посвящая. Вообще-то, поскольку человек, за которого просили Турецкий и Грязнов, сидит в тюрьме, это значит, что было соответствующее решение суда, из которого следует, что для общества он преступник. Конечно, девяносто девять процентов тех, кто сидит на зонах, и сто процентов тех, кто находится в следственных изоляторах, твердят о своей невиновности, но это, конечно, для общества ничего не значит, да и не доходят их вопли до общества, слава богу. Иначе жить было бы просто невмоготу. Иначе общество просто сошло бы с ума.
Но в любом случае попытки пересмотра дела человека, уже осужденного за двойное убийство
