Ехать было недалеко. Через десять минут Марья Яковлевна вслед за доктором Ступиным поднималась по заплеванным бетонным ступенькам на четвертый этаж. Лестница узкая, перила высокие, на площадках не развернуться – вдвоем с Михаилом Ивановичем не снести. Михаил Иванович был уже в возрасте – пятьдесят шесть, ненамного моложе самой Марьи Яковлевны. Им ли за такую работу хвататься? Тут санитары нужны. Молодые, здоровые. Санитаров не дают, придется звать Колю на помощь. А если старушка пудов десять весит?.. Может, кто-то из родственников есть. Или соседи помогут...
Михаил Иванович позвонил. Дверь открыл мужчина. Марья Яковлевна и не разобрала, молодой он или не очень, – на площадке и в прихожей свет не горел. Судя по голосу, нестарый.
– Извините, лампочка перегорела, – сказал мужчина. Голос подрагивал. «За бабушку волнуется, – подумала Марья Яковлевна, – внук, наверное». – Проходите вперед, там направо – ванная, руки можно помыть...
Доктор в сопровождении мужчины прошел вперед направо, послышался звук тупого удара, звякнуло стекло. «Споткнулся, наверное, – подумала Марья Яковлевна, – совсем люди стыд потеряли, врачей вызывают, чтобы они тут себе головы порасшибали, хоть бы свечку зажгли, если уж лампочку вкрутить некогда». Она задержалась в прихожей: снимать обувь, предложат тапочки? В каждом доме свои порядки: где-то тряпку под ноги сунут туфли вытереть, где-то так позволят проходить, пусть хоть дождь на дворе, хоть снег, где-то и тапочки дадут, и чаю потом нальют, и шоколадку в карман сунут или несколько рублей – люди разные. Но тут, похоже, о чистоте никто особо не заботится. В маленькой прихожей было душно, пахло плесенью, пылью и еще чем-то странным.
– Где больная? – крикнула Марья Яковлевна в темноту.
– Сейчас, сейчас, – отозвался внук. Из ванной слышался плеск воды.
Глаза Марьи Яковлевны понемногу привыкли к темноте. Она различала уже проем двери в комнату, а напротив еще один проем – дверь во вторую. Стандартная планировка, двухкомнатная хрущоба, направо за туалетом с ванной – кухня, только что ж у них нигде свет не горит, все, что ли, лампочки перегорели?..
Мужчина, которого Марья Яковлевна так и не разглядела, махнул рукой:
– Сюда вот проходите.
Она сделала шаг вперед и вдруг почувствовала у себя над ухом жаркое несвежее дыхание, и что-то противно холодное коснулось ее шеи под самым подбородком. Она просто обмерла от страха, а мужчина подтолкнул ее вперед и дрожащим шепотом приказал:
– Вываливай все из чемоданчика на стол.
«Какой стол? – пронеслось в голове Марьи Яковлевны. – Темно же, не видно ничего». И тут вспыхнул свет, неприятно резанув по глазам, а взгляду Марьи Яковлевны предстала совершенно пустая комната с ободранными обоями и покоробившимся паркетом. В углу стоял обеденный стол с разноцветными пятнами по темной полировке, посреди комнаты – трехногая табуретка, на ней телефон и больше вообще ничего не было. Теперь стало понятно, почему свет был выключен. Они бы увидели все это с порога и даже входить бы не стали – никакая бабушка шестидесяти семи лет в такой халупе жить не может, разве что запойная пьяница...
Марья Яковлевна медленно направилась к столу. Большой хлебный нож мелко дрожал, больно давя на шею. Его сжимала дурнопахнущая волосатая рука. Марья Яковлевна наконец сообразила, чем это пахнет рука и вообще вся квартира: конопля!.. Курили, видно, давно, только этот дурман долго не выветривается. Краем глаза она заметила торчащие из ванной ботинки доктора Ступина. Они не шевелились. Тут и у Марьи Яковлевны ноги подкосились, и все оборвалось внутри: неужто убил?!!
– Вываливай все! Вываливай! – подталкивал ее «внук», голос его вибрировал от нетерпения.
Она открыла чемоданчик, перевернула над столом, высыпались перевязочные пакеты, одноразовые шприцы, жалобно звякнули пузырьки и ампулы. «Внук» оттолкнул ее, бросил нож и принялся лихорадочно копаться в куче медикаментов.
Бежать бы!.. Бежать что есть мочи, кричать, звать на помощь! И входная дверь не заперта, и вечер уже, все соседи с работы повозвращались, кто-нибудь да выйдет!.. Но ноги словно налились свинцом, словно приросли к полу, грудь сжимало, перед глазами поплыла серая пелена. И глаза закрылись...
Она очнулась оттого, что наркоман бесцеремонно тряс ее за плечо. Она лежала на грязном полу, а вокруг валялись разодранные бинты, раздавленные пузырьки и ампулы.
– Где остальные лекарства?! – Наркоман орал на нее, бешено вращая глазами. – Где? В машине оставила?!
– Нету больше ничего, – с трудом выговорила Марья Яковлевна.
– Врешь, сука! – Он навис над ней и тряс, схватившись за лацканы халата так, что отлетели пуговицы. – Не смей мне врать! Вы же к бабке ехали с переломами, где обезболивающие?!
– Там... новокаин...
– Какой, мать твою, новокаин?! Где лазикс, промедол, морфин, калипсол, седуксен, реланиум, хоть что- нибудь? Где???
– Нету, – Марье Яковлевне было тяжело дышать, сердце то замирало, то начинало бешено колотиться в самом горле. – Нам не выдают такого. В больнице нет средств на такие медикаменты...
– М-мммм!!! – взвыл наркоман, схватил нож и стал целить им Марье Яковлевне в лицо. – Ты врешь, сука, врешь! Я сам по телевизору слышал, что вас теперь нормально финансируют. У тебя в аптечке должно быть девяносто шесть наименований препаратов, девяносто шесть!!! Где?
Он схватил ее за руку и буквально волоком потащил на кухню. Поднял, швырнул на подоконник, распахнул перед носом окно. Сзади под лопатку уперся нож.
– Зови своего водилу, сука! А пикнешь хоть что-то лишнее, прирежу и вышвырну прямо на твою гребаную машину!
– Коля! – крикнула в окно Марья Яковлевна.
– Громче, – рявкнул наркоман.
Она завопила изо всех сил:
– Коля!!!
Наконец водитель выглянул из машины. Она махнула ему призывно рукой, чтобы поднимался. Предупредить его она могла только страшным выражением лица, но на улице настолько сгустились сумерки, что Коля наверняка видел только ее силуэт на фоне освещенного окна.
– С носилками? – прокричал водитель.
Она отрицательно махнула рукой: может, это его насторожит? Он удивится, зачем ему подниматься, если носилки не нужны? Заподозрит что-то неладное, сообщит диспетчеру, что оставляет машину, потому что нужна его помощь в транспортировке больного, а когда через пять минут они не доложатся, куда везут пострадавшую и с каким предварительным диагнозом, заволнуются уже в диспетчерской, начнут проверять, подключат милицию...
Но бедный Коля спросить-то спросил, но даже не глянул, что она ему махала. Привычно взял носилки и побрел в подъезд.
Наркоман сунул нож за пояс, бросился к раковине, под которой валялась груда мусора: пустые бутылки, засаленные газеты, заплесневевшие корки хлеба. Он схватил пивную бутылку, наполнил ее водой, отыскал в мусоре почти непогнутую крышку, заткнул горлышко. Его движения с каждой минутой становились все более лихорадочными, его колотило, на лбу и шее обильно выступил пот. Очевидно, он уже много часов был без дозы. Господи, молодой же еще, мелькнуло в голове у Марьи Яковлевны, худой, небритый, круги под глазами, всего-то лет тридцать ему от силы, а уже конченый человек.
Потом он обхватил Марью Яковлевну сзади за шею, вытолкал впереди себя снова в прихожую. На этот раз свет он там включил, а в комнатах и на кухне снова выключил. На лестнице совсем рядом слышалось шумное дыхание Коли.
– Пикнешь – и я его убью, – предупредил наркоман, затыкая ей рот своей левой ладонью. Они притаились за дверью.
– Марья Яковлевна, я принес...
Коля, доверчивый и наивный, шагнул в прихожую и тут же получил бутылкой по голове. Носилки шлепнулись на пол, а он на носилки.
Наркоман запер дверь, затащил бесчувственного Колю в туалет, запихнув предварительно поглубже ноги доктора Ступина, туалет тоже запер на щеколду, а еще засунул в ручку ножку от одинокой табуретки.
