Поверьте, я еще никого не подозреваю, просто хочу разобраться. При каких обстоятельствах их достал милиционер из вашего кармана? Где они были? Брали ли вы их в руки?
– Ну что в руки брал – это точно. Когда меня совершенно неожиданно начали обыскивать в ресторане, выворачивать наружу карманы – пиджака, брюк... Унизительная процедура, доложу вам. Так вот, что там у меня было? Носовой платок, ключи, документы, авторучка «паркер» с золотым пером – дань прошлому... Теперь же все больше компьютерные распечатки. Ну еще какая-то мелочь. Да, портмоне. И тут совершенно неожиданно, между прочим, среди этих предметов, вываленных на стол, оказались такие маленькие целлофановые пакетики с чем-то белым. Три или четыре, не помню. Он, тот милиционер, хотя он и был в камуфляжной форме, но явный милиционер по манере вести разговор... Такой, знаете ли, самодовольный, безапелляционный, небрежный и... неуважительный, – так он сразу уперся в эти пакетики пальцем и буквально заорал: «Это что?» Ну я, естественно, взял со стола очки – он их тоже велел положить рядом со всеми остальными предметами, – надел, а милиционер снова: «Достаньте! Что это?» Я взял, посмотрел и положил обратно. Ответил, что не знаю.
– У вас какое зрение, Алексей Евдокимович? Я смотрю, линзы вроде бы сильные. И как вы вообще с очками? Снимаете? Что-то видите без них? Извините за несколько необычные вопросы.
– Да что вы! Все нормально. У меня никогда не было комплексов на этот счет. Близорукость, минус пять. А в очках, бывает, даже засыпаю, – улыбнулся он.
– Понятно. Итак, вы были уже без очков, когда обнаружили на столе, среди вынутых из ваших карманов вещей, эти пакетики?
– Совершенно точно. И удивился. Посмотрел, положил обратно на стол.
– А понятые когда появились? До вашего обыска или после?
– Понятые? Ах эти?.. Да, кажется, появились откуда-то двое – пожилая женщина и какой-то алкоголик. От него несло за версту. Но я не помню подробностей, потому что сам факт обвинения в хранении чего-то противозаконного был для меня полнейшим нонсенсом!
– А что именно было в пакетиках, вам сообщили?
– Да ну что вы! Это я уж в милиции узнал. Перед тем, как меня повезли сюда.
– Так когда появились понятые?
– Ко мне подошел другой милиционер, тоже в камуфляжной форме, приказал руки завести за спину и идти на улицу. А они там остались.
– Очки были на вас?
– Нет, у меня их забрали и вернули только в милиции.
– Прекрасно! – заявил Гордеев.
– Вы так считаете? – с иронией спросил Минаев.
– Сплошные нарушения закона, – объяснил Гордеев. – Я уверен, что на такой доказательной базе никаких обвинений против вас они выдвинуть не смогут. А я постараюсь им помочь... В смысле сесть в лужу.
Гордеев теперь понимал суть скептической мины на лице следователя окружной прокуратуры Черногорова и готов был признать, что и тот не строил иллюзий относительно дела на Минаева, которое пришлось ему завести, возможно, даже и помимо его воли. Действительно, сплошные нарушения закона. Однако же, дело-то все-таки завели? Значит, кому-то оно было необходимо позарез. Кому? Депутату, который таким образом решил не возвращать данных ему в долг денег? Губернатору, избавляющемуся от соперников? Каким-то иным структурам, давно уже положившим глаз на «Сибцветмет» и рвущимся к немедленному переделу собственности? Ох, мама родная, опять эта проклятая политика!
– Еще вопрос, Алексей Евдокимович. Причина вашей встречи с депутатом. Может, вы ему выставили неприемлемые условия? Или он уже знал о них заранее? Вам не кажется, что нападение на вас милиции, подброшенные улики – в последнем у меня сомнений нет – и ваш арест связаны уже заранее с реакцией господина депутата, не сомневавшегося, что речь пойдет о долге?
– Я не думал об этом... – после паузы несколько растерянно ответил Минаев.
– Интересно, о чем же вы тогда думали? У вас имеются собственные объяснения?
– Нет, возможно, я недостаточно четко сформулировал ответ. Я конечно же и думал, и сопоставлял, но этот вариант как-то совсем не приходил в голову... Ну, во-первых, Владимир Яковлевич ушел, пообещав подумать и предпринять некоторые шаги в том направлении... В общем, это вам не важно да и малоинтересно. Он, повторяю, ушел, после чего и началось. Но ваш вопрос... Вы что, в самом деле так считаете?
– Я не думаю, Алексей Евдокимович, что вы наивны до такой, извините, степени. Речь, насколько мне известно, идет о больших деньгах! Полмиллиона долларов, ведь так?
– Ну... предположим. Но у нас с Журавлевым-старшим до сих пор и не возникало трений по данному поводу.
– А теперь возникли? Точнее, возникла необходимость эти средства вернуть?
– Можно сказать и так. Кстати, это была моя личная инициатива. Игорь как раз предлагал еще немного подождать. И я его тоже понимаю: идея выдвинуть его дядю в Госдуму принадлежала в свое время именно ему. И он, конечно, чувствовал ответственность. Но он вряд ли брал в расчет один нюанс. Дело в том, что после губернаторских выборов, практически сразу, кончается и срок депутатства Владимира Яковлевича. А времени остается совсем немного. И я, честно говоря, подумал, что выгодное предприятию не всегда может быть выгодно городу, краю. Все-таки парочку раз Владимиру Яковлевичу удалось достаточно удачно лоббировать интересы нашего предприятия. В отношении же края, сугубо с моей личной точки зрения, его депутатская деятельность никакой ощутимой пользы для Белоярской губернии не представляет. Не знаю, возможно, у кого-то противоположное мнение. Но ведь и я своего никогда не скрывал.
– И вы что же, – хмыкнул Гордеев, – ничего не скрывая, выдавали эту самую правду, как говорится, прямо в матку?
– Юрий Петрович, уважаемый, мне бы не хотелось дискутировать с вами на данную тему. Моя позиция по ряду губернских проблем хорошо известна, я не раз это говорил с трибуны. Народ знает мою точку зрения и, надеюсь, в чем-то ее разделяет. Не во всем, конечно, ибо так и не должно быть...
«Эва, куда тебя, братец, потянуло-о!..» – мысленно воскликнул Гордеев, слушая, как директор предприятия продолжает развивать перед ним свои мысли о прозрачности взглядов и идей, о соревновательности подходов к решению тех или иных проблем. Одним словом, перед Юрием Петровичем сидел убежденный демократ самой первой волны, еще не отягощенный ни секретными счетами в швейцарских банках, ни установками на немедленную и беспощадную приватизацию всего и вся, ни иезуитской наглостью российских нуворишей. Бедняга, задержавшийся на том честном и светлом этапе начала девяностых, когда идеалы казались легкодостижимыми, а главное – понятными всем без исключения. Неужели таковые еще остались?
Или все это было тонкой и точно рассчитанной игрой? На кого? На адвоката? А смысл? Ведь человек попал, по сути, в задницу, и ему ли устраивать непонятные игры, рассчитанные на наивных дурачков? Нет, что-то не складывалось. К тому же эта информация о Елисееве... Он, что ли, наркоту подбросил? Так где в ресторане сидел Женька, а где его шеф! Однако ведь ехали-то они в одной машине. А почему бы и нет, если тот же Евгений Елисеев, к примеру, кем-то куплен? Что, тоже из области фантазий? Понятна и причина, по которой Женька носится теперь, высунув язык: снять с себя любые подозрения. Знает ведь кошка, чье мясо съела! Но это все предположения, не больше...
А мотивы? Да сколько угодно! В Белоярске, поди, тоже не идиоты сидят, знают, кому, за что и сколько надо проплачивать, ибо без этого дела нынче и паровоз не поедет. И кирпич тот же случайно на голову не упадет.
– Хорошо, Алексей Евдокимович, – прервал наконец несколько утомительную лекцию клиента Гордеев, – вы серьезно помогли мне. Я полагаю, что наше время на исходе. Будут ли у вас какие-нибудь просьбы? Передачку мы вам, разумеется, организуем.
– Если это получится, то положите туда, пожалуйста, несколько пачек сигарет, которые разрешены к употреблению в камерах. Сам я не курю, но соседи... Иногда просто необходимо сделать людям что-нибудь приятное.
– Договорились. Со следователем, ведущим ваше дело, я разговаривал, надеюсь, он мне чинить препятствия для встреч с вами не станет. И последнее. Там, в Белоярске, у вас есть доверенное лицо, с
