убивал — и я вам скажу почему. Евгений Иванович — пешка, никто, пустое место. Давыдова и моего мужа репрессировал не Евгений Иванович, а система, а с системой нужно бороться иными методами. И мы это делаем.
Раздался звонок в дверь.
— Извините. Это пришла мама. У вас ко мне еще что-нибудь?
— Нет, спасибо, Светлана.
Поремский уже был в прихожей, где Суворова представила его своей матери — бойкой старушке. Был бы на его месте Александр Борисович, он узнал бы ее сразу.
— Всего доброго. Я думаю, мы не прощаемся, — проговорил Владимир и был таков.
— Шеф, здесь что-то не так. — Поремский взволнованно расхаживал по кабинету Турецкого. — Больно уж она, эта Светлана… ну боевитая, что ли.
— Мы проверили компьютер Шереметьева, а также справились на железной дороге. Давыдов- младший в Россию не приезжал уже четыре месяца.
— Ну да, так она мне и сказала.
— Володь, а может быть, это она сама?
— Суворова?
— А почему бы и нет? Кто сказал, что убийца должен быть обязательно мужчина?
— У вас же есть показания свидетельницы.
— Ну это, конечно, да, с одной стороны. Свидетельница, да… Госпожа Арье, Людмила Иосифовна.
— Кто?! — подскочил Поремский. — Как вы сказали? Людмила Иосифовна?
— Ну да, а что?
— Это же мать Светланы!
— Что-о?!
— Александр Борисович, тут что-то нечисто.
— Да, теперь я тоже начинаю так думать.
— Шеф, послушайте, — взволнованно зачастил Владимир, — это она принесла Смирнову пакет, а мать нарочно ее покрывает и рассказывает вам про убийцу-мужчину, чтоб пустить нас по ложному следу.
В дверь коротко стукнули, и в комнату ввалился Грязнов.
— Мальчики, я только что от Кости. Он сумел кое-что разузнать по каким-то своим хитрым каналам.
— Ну говори!
— Ваш Георгий Федорович — это генерал Георгий Федорович Жаворонков. Работал под началом нашего Смирнова. Курировал зарубежные контакты российских ученых.
— Ну это уже кое-что, — кивнул Турецкий, — теперь мы уже знаем фамилию.
— А где он сейчас? — поинтересовался Поремский. — И чем он занимается? И вообще кто он, что он?
Александр Борисович вопросительно посмотрел на Грязнова, на что тот едва заметно покачал головой.
— А вот это, мой дорогой друг, — широко улыбнулся Турецкий своему помощнику, — именно вам и предстоит узнать.
Глава тринадцатая
Первое совещание сотрудников Департамента науки и культуры новый начальник, генерал-лейтенант Смирнов, проводил не в своем кабинете — там шел ремонт и переоборудование в соответствии со вкусами нового хозяина, — а в небольшом «совещательном» зальчике, приютившемся за малоприметной дверью, расположенной в конце гигантского коридора.
Возникший за спинами одетых в штатское сотрудников, Смирнов, в великолепно сшитом генеральском мундире, при всех регалиях, стремительно пронесся через зал к некоему подобию трибуны для выступающих, сдвинутую в правую часть миниатюрной сцены. Холеный вид, безукоризненная прическа, рекламно-лучезарная улыбка и широкий, размашистый жест великодушного хозяина, оценившего и принявшего верноподданическое приветствие подчиненных: «Прошу садиться, коллеги!»
Опустившись в свое кресло — крайнее правое в третьем ряду, — генерал-майор Жаворонков внимательно вглядывался в лицо своего старого приятеля, ставшего отныне его непосредственным начальником. Сложные, неоднозначные чувства вызвало у Георгия Федоровича известие об этом неожиданном назначении.
Их департамент вот уже почти два года вел какое-то странное, безначальное существование. Руководивший этой структурой почти полтора десятилетия генерал-лейтенант Сокурский внезапно и, казалось бы, совершенно немотивированно подал в отставку. Мотивация прояснилась чуть позже, когда Юрий Николаевич Сокурский выплыл на вновь открывшиеся финансовые просторы в качестве председателя правления совета директоров Юго-Восточного коммерческого банка развития. Казалось бы, по всем существующим иерархическим канонам, руководство департаментом естественным образом должно было перейти к заместителю Сокурского, начальнику Управления координации научных исследований, то есть к генерал-майору Георгию Жаворонкову. Так оно и было на практике. Но официальное назначение все откладывалось и откладывалось… Из кулуаров до Георгия доносилось, что вроде как «Жаворонков, конечно, работник отменный, но вот с этим делом (следовало характерное пощелкивание по горлу) несколько…». Тем не менее ситуация стабилизировалась и казалась очень прочной и устоявшейся. И вдруг…
— Должен вам признаться, что, готовясь к этой встрече, я столкнулся с проблемой вроде бы формальной, на первый взгляд незначительной, а между тем во многом определяющей и сегодняшнюю нашу позицию, и суть наших будущих отношений. — Генерал Смирнов продолжал лучиться сияющей улыбкой. — А именно как сегодня, в наше смутное и сумбурное время, я, начинающий руководитель, могу обратиться к своим сотрудникам? Товарищи офицеры? Увы! Это прекрасное и, по сути, предельно точное обращение, с которым, кстати говоря, мы срослись всей своей жизнью, воспитанием и службой, за последние годы усилиями всевозможных ниспровергателей всего и вся было невероятно дискредитировано и сегодня звучит атавизмом и чуть ли не ругательством. Господа офицеры? «Наполнить бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский, надеть ордена!..» Так, кажется, распевает этот псевдобелоэмигрант, как его… Малинов, Малинин… Не помню точно. Это мы-то, чернорабочие, всю жизнь разгребающие бесконечные завалы антигосударственных и антиобщественных выступлений, «господа» офицеры, Голицыны и Оболенские? Смешно, честное слово! Не хватает еще только назваться поручиками Ржевскими из анекдотов!
Жаворонков, погруженный в свои мысли и слушающий витийствования Смирнова, так сказать, вполуха, не мог тем не менее в очередной раз не позавидовать той легкости и непринужденности, с которой его бывший сокурсник, что называется, «покупал» аудиторию. Причем «покупал» по дешевке. Но аудитория тем не менее прекрасно «кушала» всю эту демагогию и прямо-таки на глазах уже начинала «отдаваться» обаятельному и свойскому новому начальнику.
Нет, по большому счету Георгий никогда не был завистником, его самолюбие безмятежно мирилось с неожиданными карьерными взлетами сотрудников и подчиненных, с внезапными возвышениями каких-то серых и малоприметных фигур. И в свете сегодняшних реалий обход его «на вираже» Женькой Смирновым, личностью, безусловно, интересной и неординарной, Георгий воспринял достаточно сдержанно и достойно: ну раз так решили «в верхах», значит, так тому и быть. Разумеется, определенные обида и разочарование имели место: все-таки их структура была в значительной степени его «вотчиной», именно он являлся одной из ключевых фигур, формирующих общее направление работы отдела, работы, которая поглотила массу лично его сил, времени и энергии. И вот теперь все это налаженное и четко функционирующее «хозяйство» переходило под власть «варяга»…
