– Кто это? Ты давал кому-то мой телефон? – забеспокоился Терапевт.
– Я не давал, – выдавил Поляков. – Это мой знакомый, ему ничего давать не надо, он сам – как телефонный справочник. – И подумал, что, наверное, слышал этот голос в конторе у Кривцова. – Извини, надо ехать.
– Может, отправить с тобой кого-нибудь?
Поляков отрицательно помотал головой.
Спустя час он притормозил на «Кузнецком мосту» и, не выходя из салона, стал ждать. Интерьер кривцовской машины «вольво» обеспечивал полный комфорт, но не отличался излишней роскошью.
Как скверно, когда приходится всем заниматься самому. А ведь он давно уже от этого отвык.
Вячеслав Георгиевич бесконечно прокручивал в голове одну и ту же схему: Гиббон, Таллин, Москва, Принц. Свалив Гиббона, он вырвал необходимое звено в цепи Принца и теперь должен был почувствовать на себе его реакцию. Почему же этого не происходит?
Поляков тупо смотрел в сторону магазина «Детский мир» и ничего не понимал. Способен ли Кривцов действительно прояснить ситуацию?
Значит, Москва... Принц... Гиббон... Таллин... Надо позвонить, узнать у Маши, как в конторе дела... Так, значит, Таллин, да, еще старикан-корреспондент...
И тут же молнией сверкнуло у него в голове: надтреснутый голос! Это старикан говорил с ним по телефону, с понтом, от имени Кривцова. Вот черт, надо же быть таким кретином! Наверняка Принц знает, как выйти на Терапевта. С его шашлычком. Так, теперь совершенно очевидно, что ждать здесь некого, разве что пули в затылок.
Поляков нервно повертел головой и быстренько отъехал. Через двадцать минут он был уже в больнице. Не дожидаясь лифта, бегом взбежал наверх и ворвался в палату сына.
На его месте лежал какой-то пожилой мужчина, забинтованный с головы до пят. На шее из-под бинтов выступал огромный кадык. Поляков оторопел.
– Вы... Вы давно здесь?
– Так, считай, уже почти час, – поделился забинтованный, подвигав кадыком.
– А где парень, что тут лежал?!
– Так выписался же передо мной, – сообщил кадык.
Поляков схватился за голову. Выписался! С переломанными ногами! Пока он дежурил в центре города, эти мерзавцы забрали его сына?!
Он заглянул в холодильник: так и есть, продукты были на месте. О Господи, что же придумать такого эдакого...
Вдруг он вспомнил: Ира! Вышел в коридор и буквально на цыпочках, словно боясь спугнуть, зашел в соседнюю палату. Ирина все безмятежно спала, как и во все его прочие посещения. Поляков осторожно потряс ее за плечо...
Дачка с метро
Я приподнялся на кровати и обалдел.
Когда вместе с дядькой мы приехали сюда, все показалось мне серым и унылым. Я даже подумал: не, никакой он не богатей, хотя и дом в два этажа, а вместо крыши стеклянный купол, – три дня такой будешь мыть, не отмоешь. Все вокруг было серое, скучное, грязное; по дорожкам в палисаднике грязь под ногами чавкала. В конуре у ворот скулил и трясся громадный мокрый пес. Он поглядел на меня, будто примеривался, не схватить ли за ногу, но дядька сказал:
– Пинчер, фу! – И это чудовище повернулось ко мне задницей.
Надо же, такую образину Пинчером назвать!
На пороге дома нас встретил здоровенный жуткий тип со шрамом через всю физиономию, бандит бандитом, это я вам точно говорю, у меня глаз наметанный. Он оскалился, пытаясь улыбнуться. Дядька кивнул ему, не здороваясь, и сообщил:
– Это наш гость, зовут его Максим. Постелешь ему наверху. А Татьяне скажи, чтоб ужин несла, не мешкала.
За окнами грохотал гром и лило, будто из ведра.
Про себя я порадовался, что удачно пристроился, по крайней мере на вечер. Представляю, каково бы сейчас было шататься по улицам, трястись от голода и холода, как этот здоровенный Пинчер у будки, и мучиться, не зная, где бы скоротать время и что делать дальше. Сегодня, решил я для себя, о завтрашнем дне не думаю, не хочу! Вот наступит оно, это завтра, тогда и будем голову ломать.
Я повалился в кресло перед камином (е-мое, настоящий камин, чин по чину!) и почти сразу заснул. Больше ничего не помню. Только запах – теплый такой, мясной, ароматный, слюнки потекли. Я слышал, как тихонько позвякивала посуда на подносе, но продрать глаза так и не смог.
Кажется, потом меня кто-то взял на руки и понес. Но очень даже может быть, это мне лишь снилось. Короче, Сочи – не знаю, сколько я спал, наверное, долго, но разбудил меня луч света. Я перевернулся на другой бок, чтобы спрятаться от острого луча, который бил мне прямо в глаза, но и на другом боку я не смог укрыться, потому что другой луч, точно такой же, стал мешать спать дальше.
Ну вот, открыл я глаза... и обалдел! Прямо перед собой я увидел огромную кровать, белоснежную, пышную, под каким-то прозрачным пологом, невесомыми складками спадающим вниз, и огромное окно чуть позади, за которым сияло ослепительное солнце, пробиваясь сквозь изумрудную листву, и во всей этой красотище был только один существенный изъян: среди подушек и взбитых покрывал, среди неправдоподобной белизны торчала взъерошенная и, по-моему, очень даже грязная голова и, мало того, пялилась на меня своими лупоглазыми глазами.
Я хотел сказать чего-нибудь эдакое, чтоб голове впредь неповадно было разглядывать сонного человека, но в последний момент сообразил, что голова эта – моя, и я всего лишь смотрю на собственное отражение в зеркале.
Вот это да! Я такие зеркала только в кино и видел. Ну еще, может, в загородных домах у буржуинов, когда окна им мыл. Ни в жизнь бы не подумал, что когда-нибудь буду спать рядом с подобным зеркалом.
– Ух ты! – сказал я вслух, потому что вдруг понял, что отражаюсь в зеркале ведь не только я. То есть я хочу сказать, белые перины, полог, солнце за окном – они ведь не нарисованные какие-нибудь, не зазеркальные, а самые настоящие.
Я огляделся...
Ну, если честно, ребята, чуть не уписался. Так не бывает. И все-таки я сидел посреди этой красотищи – за окном сияло солнце и пододеяльник был, как чистый снег, а поверх лежали мои грязные руки. Это, наверное, самое большое удовольствие в жизни – лежать таким вот грязным в такой чистоте. Это все равно что в детстве пройти в новых сандалетах и белых брючках по грязной луже, достающей до колен.
Сам я, если правду, не пробовал, а вот соседский Борька, который на скрипочке пиликал, однажды на спор в белых штанах в лужу вошел. Ну, скажу я вам, и досталось ему от бабки. До сих пор помню, как он орал!..
Короче, я выбрался из кровати. Внизу за окном бегал на цепи огромный Пинчер, и чья-то мокрая от пота, блестящая широкая спина, играя мускулами, качалась в двери сарая. А может, это был вовсе не сарай, а что-нибудь еще такое. Сараи они обычно грязные, а тут стоял чистенький домик, покрытый розовой черепицей. И двор был весь чистенький, с клумбами, которые подымались вверх, будто яблочный пирог из духовки. Наверняка их специально засыпали, чтобы были такие высокие и круглые.
На клумбах цвели цветы и еще какие-то странные растения, я такие даже и не видел. А потом пригляделся и понял, что это самые настоящие сосны и другие деревья, только не больше кустика.
Вот представьте себе огромную разлапистую сосну, чтобы ветки – в полнеба. Представили? А теперь вообразите, что такая сосна – и разлапистая, и кряжистая – помещается в цветочном горшке. Во какие сосны росли на клумбах!
Сквозь открытое окно из двери сарая – или домика – доносились неясные звуки, треньканье.
Как видно, спина там что-то искала, но никак не могла найти.
И вдруг я увидел у стены сарая самый настоящий велосипед! Не велосипед – мечта! Взрослые на таких не ездят. Такие велосипеды делают за границей специально для пацанов, как я. Таким велосипедом я всю жизнь бредил. А тут – стоит себе и поблескивает на солнце.
