пепельницы на столе, ложится короткой радугой на кожаную диванную спинку. Как полосатая гусеница, истощенная в красном конце и жирная в фиолетовом, медленно, заторможенно лезет к окну. И если смотреть на нее долго и пристально, можно заметить на коже дивана разноцветный слизистый след. Надо бы убрать пепельницу. В этом доме еще долго никто не будет курить.
Кофе, который в прошлый глоток обжигал губы, теперь уже слишком холодный. Наверное, в квартире нежарко, но если не вылезать из-под одеяла, обогреватель можно не включать. Не вылезать из-под одеяла нужно часа два-три, отлежаться, отскулить свое, пожалеть себя как следует, хоть и причин особых для жалости нет – неважно, только задернуть поплотнее шторы, отключить телефон, который, мерзавец, конечно же уже звонит... И ждать. Ждать, пока меланхолия сама собой рассеется, рассосется.
Автоответчик оттарахтел положенное и пискнул, включившись на запись:
– Женечка, вы еще дома? – Голос Заставнюка. – Я нашел вам хорошего автослесаря. Мастер – золотые руки. Он мог бы подъехать прямо сейчас или когда вам удобно...
Не надо бы отвечать, только рука уже сама тянется к трубке.
– Пусть подъезжает сейчас.
– Женечка, у вас все в порядке?
– Да.
– А голос какой-то больной. Вы не простудились, все нормально? Вы будете сегодня?
– Буду, но позже.
Оказывается, уже половина десятого. Ничего, подождут. Каждый имеет право немножечко похандрить. Только надо наконец закрыть шторы и выключить телефон. И убрать пепельницу. Куда? Подальше, чтобы не попадалась на глаза. Для этого, правда, придется встать. И ладно. Гнусный телефон. С него нужно было начинать.
– Евгения Леонидовна, доброе утро, Воскобойников. Я тут притащил целую гору материалов по Болотникову, Савелию Ильичу одному не справиться. Пожалейте старика.
– Хорошо.
– И, Женечка, рекомендую, – засмеялся он, – лучшее средство от меланхолии с мизантропией: мороз и солнце.
А худшее? Конечно же, по закону подлости, именно в это утро все, буквально все никак не могут без нее обойтись. Обратно под одеяло уже не хотелось. Мерзавец Воскобойников, как ему это удается? Без всякого мороза и солнца, от одного только его голоса хандра испарилась, сдала позиции часа на два раньше срока, исчезла вместе с радужной гусеницей. Дело, конечно, не в голосе, в чем-то другом. В присутствии шефа вдруг начинают спешить часы, быстрее крутиться вентиляторы, у окружающих учащается пульс. Вальяжно сидеть рядом с ним невозможно, так и подмывает куда-то бежать, что-то делать. Его, мерзавца, надо прописывать хроническим ипохондрикам гомеопатическими дозами.
Женя отдернула шторы, открыла форточку, вдохнув полной грудью морозный, несвежий от выхлопов воздух. Конечно, вчера она была не права. Конечно же Гордеев не виноват, что другой человек оказался скотиной. И тем более не виноват, что чем-то неуловимо на него похож. Глупо было нагружать Заставнюка своими интимными проблемами, выворачивать себя наизнанку и еще ждать от всего этого каких-то результатов. Лояльнее надо быть. Пока Гордеев ни в чем не виноват, нечего к нему и придираться.
Она убрала постель, аккуратно сложив простыни и подушки, возвратила диван в изначальное собранное его состояние, перетащила обратно на кухню кофейные принадлежности, получая даже некое удовольствие от бессмысленной этой своей аккуратности, и долго плескалась в душе, рискуя предстать перед автослесарем в непотребном виде, а автослесарь – это святое, и отпугивать его никак не желательно. Жужжа феном, запихала в себя банановый йогурт и пережаренную яичницу, подумала, что хорошо бы забежать в парикмахерскую – для окончательного изничтожения последствий хандры. Но дверной звонок все равно зачирикал, когда она была еще полуодета, и, приоткрыв дверь на узкую щелочку, Женя сунула переминавшемуся с ноги на ногу дяденьке ключи от машины и объяснила, как найти гараж.
За десять минут, пока она закончила одеваться, мастер – золотые руки успел выкатить ее «мазду» из «ракушки», сделать круг по двору и теперь стоял у подъезда, недоуменно почесывая затылок прямо сквозь вязаную шапочку:
– Двигатель работает, ходовка тоже вроде в норме. Вам просто профилактику?
– Нет, не просто профилактику! – Женя с трудом сдержалась, чтобы не выругаться вслух. Сколько СТО она уже объездила, и везде ей говорили то же самое. Еще, правда, предлагали, несмотря на то что все вроде работает, капитальный ремонт двигателя, заменить резину, проварить кузов, поменять лонжероны... – Все работает, только ездить нельзя! Стоит включить дворники, мгновенно включается сам собой указатель правого поворота, потом двигатель глохнет и заводится только с толкача, а стоит включить поворот, останавливаются дворники и снова глохнет двигатель. Просто паранойя какая-то!
– Так не включайте дворники.
– И повороты?
– Угу.
– Как, интересно, можно ездить по Москве зимой без дворников и круглый год без поворотов?! Вы будете чинить или нет?
– Надо смотреть всю электрику...
– Надо, – согласилась Женя. – Ключи оставлять или вы в электрике как раз не специалист?
– Я ее к себе в гараж перегоню, – наконец решился мастер. – Завтра-послезавтра позвоню.
19
– Добрый день! – коротко поздоровался Гордеев с Заставнюком, не желая отрывать его от работы.
На часах – одиннадцать, трудовой день в разгаре, но Брусникиной не видно и куртка ее на вешалке не висит. А Савелий Ильич сосредоточенно перелистывал распухшие скоросшиватели и колотил по клавишам. Похоже, корпел над бумагами он уже давно и, увидав Гордеева, с радостью оставил свое занятие.
– Ну, как успехи?
– Вот к вам пришел навеки поселиться... – Гордеев свалил на выделенный стол картонную коробку со всякими полезными мелочами из разоренного офиса.
Дело в том, что в юрконсультации на Таганке начался ремонт.
Более неподходящего для этого времени трудно было себе вообразить. Почему не летом, когда все в отпусках и клиентов минимум? Но любимый шеф Генри Афанасьевич Розанов объяснил подчиненным, что оплату один из серьезных клиентов осуществил стройматериалами и рабсилой, а значит, надо ремонтироваться. И поскольку время горячее, ремонтироваться будут по частям. Конечно же, Гордееву повезло попасть в первую половину, кабинет нужно было освободить в 24 часа.
Никакие возмущения и протесты не помогли. Розанов, не смущаясь, заявил, что Юрию Петровичу есть где поработать. Дескать, Воскобойников найдет ему местечко с компьютером и кофеваркой. Более того, уже нашел.
Юрий Петрович был в бешенстве. Он пытался устроить сидячую забастовку, изо всех сил пробовал сосредоточиться под стук отбойных молотков. Но, в конце концов, вынужден был сдаться.
В принципе можно было бы работать и дома. Но только в смысле мыслить, принимать посетителей дома нельзя. А значит, хочешь не хочешь, приходилось-таки временно обживаться по соседству с Заставнюком и Брусникиной.
Часть бумаг из кабинета он по дороге завез домой, но орудия труда: бумагу, писчие принадлежности, коробки дискет, несколько справочников нужно было иметь и на рабочем месте.
– Навеки?
– Не навеки вообще-то, – поморщился Гордеев, – но недельку с вами поживу. Или до окончания дела, если оно раньше завершится.
Заставнюк скептически улыбнулся.
– Думаете, так быстро управимся?
– Не знаю. Но очень надеюсь. Савелий Ильич, вы меня не просветите насчет таких замечательных шахматистов, как Климук и Бойков?
– Думаете, кто-то из них мог довести Болотникова до самоубийства?
Юрий Петрович неопределенно пожал плечами.
