а потом снова купил уже задешево. Самая простая финансовая операция.
— Спекуляция это самая простая, — ответил Турецкий.
2
Последние дни Александра Ивановна не находила себе места. Не было и дня, чтобы в МУРе не случалось какого-нибудь чепе, мелкого или крупного. Романова даже удивлялась самой себе — раньше, если бы случилось что-то вроде пропажи пейджера из муровского сейфа или побега Татьяны Бурмеевой, она бы, наверно, подала в отставку, а теперь вот ничего — работает. Однако ясно было одно — в ГУВД или в МУРе есть предатель, и, возможно, не один, а целая организация. И, безусловно, их глава — не уборщица и не постовой милиционер, а кое-кто повыше. Романова вспоминала всех своих сотрудников и всякий раз думала: «Нет, ну разумеется, не он. Мы же во стольких передрягах вместе бывали».
Вот и получалось, что всерьез заподозрить решительно некого, а Татьяна Бурмеева бежала, и сделать этого без помощи кого-то из Главного управления или из МУРа, причем человека, облеченного властью, она не могла. Потом прямо из сейфа пропал этот пейджер, будь он неладен. Кто, спрашивается, мог совершить кражу прямо в здании на Петровке, 38?
И что делать? Устанавливать внутреннюю слежку, провокации, проверки? Романова знала, что так принято делать во всех странах мира, в том числе и в тех, которые славятся
с моей демократией. И тем не менее силовые структуры должны оставаться силовыми. В США, например, нередки случаи, когда полицейских лишают права работать в полиции, — в частности, за должностные нарушения.
Романова села за стол и закурила. Она думала все о том же — что творится в подчиненном ей учреждении. «Я трачу больше времени на поиски нечестных милиционеров, чем на розыск преступников, — в раздражении подумала Шура. — И вот к чему мы пришли — Президент страны находится неизвестно где, скорее всего его похитили преступники, уголовный розыск ничего не может поделать, а страна живет — как будто ничего не случилось. Это же немыслимо! Такого в истории не бывало!»
Вошла секретарша и доложила:
— Александра Ивановна, к вам Турецкий.
— Проси, — кивнула Романова и вздохнула с облегчением: «Может, Сашок чего придумает. Он у нас голова».
Когда Турецкий вошел в кабинет, она сказала:
— Сашок, это что же получается? У меня под носом делают все что хотят! Бурмеева твоя сбежала, Саруханов в больнице умер. Пейджер этот пропал. Доколе, Саша! Кстати, нашли эту машину-то твоему протеже из Останкина, слыхал?
— Вот видишь, Шура, — тоже дело. А тебя послушать, так...
— А ты послушай, послушай... Раньше мы как говорили — мы на страже порядка и законности. А сейчас? Ты погляди, что делается. Мы, эти самые стражи, получаем по триста тысяч, то есть тютелька в тютельку прожиточный минимум, это на одного человека, заметь. А преступники, как их только теперь ни называют — авторитеты, депутаты, делегаты, себе в Вене особняки покупают, на иномарках разъезжают. А в тюрьмах что делают — живут, как короли, как нам и не снилось. Им там и девочки, и марафет, и все, чего они захотят. Да они и не сидят ничего, мы, уголовный розыск, их ловим, ночей не спим, не едим нормально, а их потом, глядишь, под залог выпустили! Да что говорить! Ты поди на Ваганьковское кладбище, там, где Высоцкий лежит, теперь бандитов хоронят. Уж с десяток, наверно, там лежат.
И хоронят-то как — с почестями, с помпой! Мы помрем или от их же пули ляжем, нас так не будут хоронить — сунут в болото где-нибудь на Домодедовском, и прощевай.
— Да ну, Александра Иванна, хватит себе душу травить. — Турецкий подошел и неожиданно для самого себя обнял за плечи грозную начальницу Московского уголовного розыска.
— Ладно, Сашок, не буду, — шмыгнула носом Романова. Она села за стол и снова взялась за сигареты. — Ну что у тебя там, выкладывай.
— Ты насчет пейджера не беспокойся, — сказал Турецкий, — кто его взял, мы узнаем рано или поздно. Пейджер нас теперь не очень волнует. Кстати, сообщения по нему прекратились почти сразу. Видно, после того как я выехал в Князев, они поняли, что я слышал про Скронца и Пупотю. А кроме как по пейджеру мне узнать их кликухи неоткуда.
— Ну вот, видишь, — снова прервала его Романова. — Сразу же все пронюхали. Как? Каким образом?
— Погоди, Шура, не кипятись. Скронц и Пупотя — это господа Корсунский и Шилов. Теперь тебе понятнее?
Александра Ивановна некоторое время смотрела на Турецкого в упор. Мозг мгновенно заработал — Романова сопоставляла факты, вспоминала детали, взвешивала догадки.
— Да, это вполне возможно, — сказала она, наконец. — Мы могли догадаться об этом и раньше.
— Могли, но, вишь, мы все-таки обычные люди, — ответил Турецкий. — По отдельности-то они и раньше приходили в голову. Главное другое — теперь мы знаем, что они действуют сообща.
— Это проясняет ситуацию, — заметила Романова и после минутного молчания спросила: — Так, думаешь, они хотят устроить государственный переворот?
— Да, но не такой громкий, как собирались сделать гэкачеписты или Руцкой с Хасбулатовым. Там было слишком много шума, это сразу привлекло большое внимание ко всему, что у нас тут происходит. А так все можно сделать совсем просто — убрать Президента, причем опять же тихо, сымитировав естественную смерть или несчастный случай. Это делает Пупок. Одновременно с этим Скронц устраивает панику в финансовых сферах. Таков, видимо, был их расчет. Теперь их планы, разумеется, поменялись. Президент у них в руках, и кто знает, что они там затевают.
— Нет, ты только представь себе! — воскликнула Романова, но, тут же спохватившись, перешла на шепот: — Президент похищен, он где-то тут, под Москвой, а мы сидим и даже не знаем, к чему подступиться. Это просто бред какой-то. Если бы лет пять, да что там, если бы мне два года назад сказали, что так будет, я бы не поверила, шуткой бы дурной посчитала. И вот тебе. — Она снова задумалась. — Значит, Шилов сам похитил Президента. А как же дядюшка? Он-то ведь не догадывается, что Шилов — враг, и наверняка все уже ему выложил.
— Да ему и выкладывать-то особо нечего, — махнул рукой Турецкий. — А так он справляется. Шилов с Корсунским должны быть довольны. Я узнавал через Дроздова — к нему какого-то нового помощника приставили, который от него ни на шаг не отходит.
— Вот видишь, взяли в оборот. То-то я смотрю на его выступления, так прямо плакать хочется.
— Не плачь, Шура. Все не так безнадежно. Освободим настоящего Президента...
— Ты что думаешь, эти твои деятели, — Шура сделала красноречивый жест наверх, — держат его на собственных дачах? Как бы не так. Даже если бы я могла, их дачи были бы последним местом, где бы я стала искать. Они не дураки, я уверена, что у них все продумано, на любой случай.
— Я знаю, кого нам нужно найти. — Турецкий вынул портрет «постаревшего» Лехи в трех различных вариантах. — Если мы найдем вот этого, найдем и Президента.
Романова в течение нескольких минут вглядывалась в снимок.
—Что-то вроде знакомое есть, судим, наверно. Можно, конечно, по нашим старым кадрам разослать, может, его кто и вспомнит. А имя, фамилия?
— Шилов. Алексей Шилов. Но свою фамилию и имя он скорее всего сменил.
— Но он в Москве?
— Кто ж его знает? Но, по-видимому, да.
— Конечно, если разослать портрет по отделениям, его узнают, но я, Саша, боюсь. У нас, сам знаешь, что тут творится. Я с тобой разговариваю в собственном кабинете и опасаюсь, как бы вслух не сказать лишнего, а вдруг мне уже подслушивающую аппаратуру поставили. Понимаешь, после истории с
