– Но как у вас получается, мистер Кортман, быть совсем другим? Если бы вы не рассказали о своей работе, я бы ни за что не поверила, что вы адвокат.
– Кем я мог бы быть?
– Не знаю, скорее Джеймсом Бондом каким-нибудь.
– Я и есть Джеймс Бонд от юриспруденции. Могу разрешить запутанное дело и выиграть защиту в самом безнадежном случае. Мой отец, мой дед и мой прадед были адвокатами. Я партнер в нашей семейной адвокатской конторе. Наверное, если бы я изменил традициям нашего рода, меня бы прокляли все родные, – засмеялся он.
Теперь после спектакля Вероника не падала от усталости. Она пребывала в постоянном нервном возбуждении, которое требовало разрядки. Вероника не думала, что когда-нибудь зрители, вызывающие ее на поклон снова и снова, будут так раздражать. Ей нужно было еще так много успеть – принять душ, привести себя в порядок, сделать легкий макияж, переодеться для ночной лондонской жизни. Каждый вечер Энтони приходил на ее спектакль, а потом вел в какое-нибудь новое местечко, рассказывая легенды старого города. Везде он был знаком с метрдотелями, и они их усаживали за лучшие столики. Везде у него была куча знакомых, которые приветствовали его и его спутницу. В интимных отношениях адвокат тоже был хорош, хотя здесь, пожалуй, немного мешала его светскость и цивилизованность, Вероника любила мужчин с более первобытным темпераментом. Да нет, впрочем, все было прекрасно.
Но вот... рецензии в прессе на выступления Вероники оказались не слишком хорошие. Балетные критики сдержанно хвалили Кутилину за техничность, пеняли ей на недостаточность артистизма и вдохновения. Между строк читалось, что чуда, которого ожидали от русской балерины, не произошло. Но билеты продавались хорошо, и администрация театра была довольна. Может быть, Кутилина и не такой балетный гений, как Уланова или Плисецкая, но, в отличие от многих русских, с которыми они имели дело за последние несколько лет, она исполнительна, никогда не опаздывает, не пропускает репетиции, не устраивает истерик и скандалов, знакома с приличными людьми.
Однажды ее пригласила к себе домой русская балерина, оставшаяся в Лондоне во время гастролей Кировского театра в разгар брежневской эпохи. Елена Гагарина добилась большого успеха на западе, да и личную жизнь свою устроила. Сейчас ей было немного скучно наслаждаться богатством, оставленным мужем в наследство, дочь давно выросла и отдалилась, а по-английски она говорить толком так и не научилась. Поэтому иногда занималась своеобразной благотворительностью, покровительствовала молоденьким русским танцовщицам, которым удалось заключить контракты с британскими театрами.
– Милочка, что это за история с Кортманом-младшим? – в лоб спросила Гагарина.
– Почему – младшим? Ему уже сорок лет.
– Потому что он младший брат в семье и младший партнер в семейной фирме. Я знала его мать и бабушку. Они были страстные балетоманки.
– Он мой поклонник.
– Деточка, о том, что он твой поклонник, знает уже весь Лондон. В бульварных газетах ваши ночные похождения подробно описаны.
– Подумаешь, должна же у меня быть личная жизнь, – огрызнулась Вероника.
– Послушай старую черепаху Лялю Гагарину, я этих англичан знаю как облупленных. Люди они высокомерные и чопорные. У тебя, конечно, личная жизнь может быть, но не с женатым мужчиной.
– Он говорил, что готов оставить жену и уйти ко мне! – запальчиво возразила Вероника.
– И что? Ты знаешь, какие у них тут брачные контракты? Он к тебе уйдет, только нищий. Ты еще из своих гонораров будешь выплачивать алименты его жене и детям, если тебя угораздит с ним брак зарегистрировать.
– Но как же так? Он говорит, что любит меня...
– Скорее всего, он действительно так думает. Но ты недооцениваешь еще одной опасности. Ты, насколько я понимаю, претендуешь на то, чтобы считаться серьезной балериной, а не исполнительницей экзотического танца.
– Вы имеете в виду характерный танец? – недоуменно спросила Кутилина.
– Стриптиз я имею в виду, дурочка. Вот что, – проворчала старая балерина. – Они его так политкорректно называют. Наберут телок из украинской степи, отмоют, неделю подрессируют, как по шесту на подиуме ползать и ноги задирать, и отправляют на заграничные заработки.
– А при чем тут я? – Вероника начинала раздражаться.
– При том, что с таким паблисити в бульварной прессе ты себе раз и навсегда создашь репутацию девки-танцорки, которая уводит чужих мужей.
– Но сейчас же не средневековье какое-нибудь!
– Милая, Англия держится на традициях. Брак Энтони и его жены был запланирован их родителями, когда они еще в детский сад ходили. Они из одной среды, он закончил Оксфорд, она училась в Кембридже. Ее все хорошо знают, она... – тут Гагарина хмыкнула, – ведет активную благотворительную деятельность в помощь детям с неизлечимыми заболеваниями. Если тебе и удастся разрушить их брак, радости ты от этого не получишь. Не делай глупостей, милая.
Вошла горничная, сообщив, что к Гагариной еще один посетитель.
– Кого там ко мне занесло? – резко спросила пожилая дама.
– Гарри Спенсер, мадам. Журналист.
– Очень кстати, – оживилась Гагарина. – Вероника, это очень милый молодой человек. Воспитанный, порядочный, неженатый. Если будешь с ним проводить время, то станешь героиней не бульварной прессы, а настоящей светской хроники. Гарри – дальний родственник Виндзоров, его часто приглашают на аристократические балы. Приглядись к нему повнимательнее. Еще не поздно изменить ситуацию.
По пути в гостиницу Вероника была мрачна и угрюма. Похоже, что историю с Энтони правда придется мягко подвести к концу. Впрочем, может быть, они могли бы встречаться на континенте, в Париже или Каннах, а не в этом туманном городе. В конце концов, Кортман обещал ей быть полезным. Судиться она пока ни с кем не собирается, тем более по уголовной части. Вероника на секунду представила себя в роли главной героини какой-нибудь истории с загадочным убийством. Но главная роль в таких историях может быть только у жертвы или у преступницы. Что ж, жертвой Вероника не была никогда, всегда боролась до последнего всеми средствами, а вот какую-нибудь леди Макбет изобразить вполне могла бы. Конечно, менять образ белой балерины, столь тщательно выпестованный, на роль злодейки в театре или кино не стоит. Но потом, позже, когда ей будет сильно за тридцать, можно и попробовать сыграть какую-нибудь колоритную отравительницу в фильме хорошего режиссера.
13
Денис никогда не был на Кипре. Так уж вышло, что поделаешь! Поэтому он плохо представлял себе, куда едет. Оказалось, что на небольшом острове в Средиземном море всего по паре: там, например, два языка – греческий и турецкий, две религии – православная и мусульманская и две денежные единицы – кипрский фунт, турецкая лира.
На Кипре вообще вышла незадача. Оказалось, что Ярошецкий сразу же сменил не понравившийся ему отель и свои новые координаты никому не оставил. Пришлось Денису объездить едва ли не все побережье. Он побывал в бухте Курения, глянул краем глаза на знаменитые Гробницы царей, завернул в Лимасол и, наконец, отыскал актера в бухте Пафоса, а точнее, в одноименном городке. Хорошо, что в службе безопасности многих турфирм работали коллеги Дениса, они по крайней мере давали вполне профессиональные наводки.
Итак, выяснилось, что Ярошецкий со своим спутником остановились в пятизвездочной гостинице «Макариос III», названной в честь первого президента независимого Кипра. Забавно, подумал Денис. Макариос – почти Макаров. Как там, интересно, наш бизнесмен-фальшивомонетчик поживает? наверняка неплохо – от суда отмазался, Шахмамедов – парень крепкий, наверняка его не сдаст.
Крутую дорогу к «Макариосу III» (вверх по мощеной улочке с крохотными кипарисами с левой стороны и саженцами алеппской сосны – с другой) Денис преодолел на своих двоих, несмотря на настоятельные увещевания таксиста, который ехал рядом и не переставая что-то громко кричал. Денис не обращал на него внимания. Он только один раз спросил, что это за забавные сосенки справа. Алеппские, ответил водила.
Алеппские... алеппские – это слово почему-то показалось знакомым... Алеппские. Город такой вроде
