Малорощино с лиственничными аллеями, мостками через овраги, прудами и островами на них, который объявлен памятником природы. Через один из трех прудов по дороге к усадебной церкви, построенной в 1793 году, ведет трехпролетный арочный мост, названный в народе Чертовым, и это название закрепилось. Через девять лет в Зеленогорске появилась крепость для «отражения внешнего и внутреннего врага», получившая, по иронии судьбы, такое же название. Назначение крепости было малопонятным вплоть до середины девятнадцатого века, пока ее не сделали пересыльной тюрьмой. С тех пор только по криминальной надобности это мощное сооружение использовали – что до революции, что после.
Впрочем, хватало тут и других исторических памятников: здание бывшего императорского путевого дворца – в главном доме сейчас находился окружной госпиталь. Дом купца Капустина стал зданием администрации района. В двухэтажном здании купеческого собрания размещается сейчас универмаг. На озере оборудована пристань и ходит теплоход «Сусанин», а также две моторные и сотня весельных лодок.
Прокуратура, равно как и милицейское начальство, находится в здании советской постройки на большой площади, с которой никто не торопится убирать монументальную фигуру вождя мирового пролетариата. Фронтон здания прокуратуры украшен замысловатой лепниной. Гордеев посмотрел на массивные двери этого сооружения и решил до поры до времени сюда не соваться.
2
Рано утром по нескольким кварталам Зеленогорска пробежала весть о том, что на высоченной трубе стекольного завода сидит человек. Наиболее любопытные кинулись туда, чтобы стать непосредственными участниками событий. Те же, кто не смог по каким-либо причинам присутствовать на представлении, смотрели его со своих балконов или из дворов, благо трубу было видно с любого конца маленького района, почти все жители которого работали на стекольном заводе. Для людей, имеющих уйму свободного времени, это было развлечением. Завод закрыли месяц назад, и почти все жители района фактически являлись безработными. Абсолютное большинство любопытных занимал только один вопрос: «Кто же это учудил такое?» Кто-то принес бинокль, и все стало понятно. Это был местный алкаш, бывший передовик Гришка Воскобойников. Мотивов для того, чтобы забраться на тридцатиметровую трубу, у него было хоть отбавляй: от жены-изменницы до белой горячки.
Жалости к Грише никто не испытывал – не верили в то, что этот идиот свалится на землю. Вообще все восприняли происходящее как обыкновенное хулиганство, без которого в городке не обходился ни один день. Разумеется, решили позвать участкового.
Участковый, старший лейтенант Горбатько, прибыл через полчаса с куском пирога в руке, раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Жующий милиционер с виду казался очень благодушным. Серьезно к поступку Гриши представитель власти не отнесся, но все же, прожевав очередную порцию, сложил руки рупором и закричал:
– Эй ты, на трубе! Давай быстро вниз, пока с тобой по-хорошему говорят.
Воскобойников вытер нос рукавом и смачно выругался.
– Ну, Гриша, сукин сын! Уж если доберусь до тебя, ты меня на всю жизнь запомнишь! Забудешь, что такое водка, одни лекарства будешь пить.
Собравшаяся толпа ожидала от участкового решительных действий, и он решил до конца исполнить свой долг.
Горбатько был довольно грузный мужчина средних лет, однако взбираться на трубу начал довольно резво. Подгоняла его одна-единственная мысль, что, если вдруг этот придурок свалится, участковому придется долго объяснять начальству свое бездействие. Без премии могут оставить. Взобравшись наверх, участковый почувствовал, как у него дрожат колени. Голос его был уже не таким уверенным и властным.
– Гриша, родной! Ты бы не устраивал здесь шоу, а? Спустись. Хмель выветрится, и жизнь опять нормальной покажется...
Однако Воскобойников оказался совсем не пьяным. Когда он поднял на участкового глаза, в них блестели слезы, но это были слезы душевной боли и отчаяния.
– Что ты понимаешь в жизни, мент? Твоя жизнь, может, в рамки укладывается, а у меня все по- другому.
– А ты вот спустись на землю и начни все заново. Чтобы как у людей все было. Ну это, пить поменьше, спортом заниматься, жене помогать.
Гриша усмехнулся и прошипел сквозь зубы:
– Хреновый из тебя воспитатель. Жизнь изменить – это тебе не «пятерки» с самогонщиков сшибать. Думаешь, я не понимаю, что так нельзя? Лет пять назад я человеком был. Уважали, деньги платили, на Доске почета висел... А теперь? Одна мура. Баба блядует почем свет, уже весь базар ее перетрахал. Дети вместо школы попрошайничают. А я, как последняя сволочь, из запоя не вылажу. В клоуна вот превратился. Как это ты говоришь: шоу вам устроил...
– Да ладно тебе. Это я так, пошутил. Не одному тебе хреново. Каждый мыкается, как может.
– А я не хочу мыкаться! У меня руки есть. Мне работу давай да плати за нее по чести. Только вот получается, что я, Гришка Воскобойников, для семьи обуза, оглоед.
– Что это ты, прямо как баба, расклеился?! Мне тут с тобой философствовать некогда. Давай, Гриня, спускаться будем.
– Эх, мать твою! Что это я перед ментом душу выворачиваю? Сытый голодного не поймет.
– Да ладно тебе. Каждый себе рай своими собственными руками строит. Понял?
– Это я давно уже понял. Одно обидно, что некоторые за место под солнцем тысячу других в тень отправят. Разве это справедливо?
– Ну, не нам про то судить, Григорий. Это у Бога спросить надо. Он это все придумал.
– Так давай пойдем и спросим. Бог-то ведь совсем рядом. Руки разжал – и полетел к нему в объятия.
Лицо Горбатько стало мертвенно-бледным. Воскобойников наклонился и крепко схватил его за руку. Милиционер задрожал как осиновый лист.
– Ну что, сдрейфил, Горбатько? Видать, тебе твоя кормушка нравится. Как из нее хлебать-то, удобно? А то начал мне тут рассказывать про жизнь и смерть. Философ в лампасах.
– Гриша! Пусти ради бога! Это уже не шутки.
– А я и не шучу. Надоело шутить, хочется правды. Ой как хочется! Только где ее искать, эту правду?
Гришка отпустил руку милиционера, и тот начал быстро спускаться, матерясь про себя на чем свет стоит. Добравшись до земли, он погрозил кулаком своему собеседнику и бросился вызывать пожарную команду. Больше ничего участковый придумать не смог. Внизу тем временем жадный до зрелищ народ ожидал дальнейших событий. Некоторые заключали пари. Отовсюду неслись возбужденные голоса:
– Гришка прыгнет. Он шизанутый.
– Ага, как же! Вон мент говорит, что он трезвый. По трезвой не прыгнет. Это он для понту.
– Ха! Если бы твоя жена так гуляла, ты бы не только на трубу полез, но и в печь головой.
– Я бы ее сначала на трубу посадил.
Итог подвела седая женщина. Она посмотрела на толпу, плюнула и громко произнесла:
– Чего это вы собрались? На горе людское пришли глазеть? Это ведь не он один на трубе сидит, а мы все, каждый из нас. Понятно?
Люди молча посмотрели на говорившую, но вовсе не спешили расходиться. Какой-то шустрик сбегал за фотоаппаратом и теперь старался увековечить неординарное событие.
Появился местный изобретатель и народный целитель Шкуро и тоже задрал голову вверх.
– Матвей Григорьевич, – бросился к нему участковый, – ну хоть ты скажи умное слово!
Шкуро почесал затылок и произнес громко, так чтобы и Гришке было наверняка слышно каждое слово:
– Уважающий себя и думающий мужчина не будет унижать свою жену и настаивать на половом акте, если она по какой-то причине не склонна к нему. Насильственное сношение не может быть приятным для мужчины. Вот.
– Чего? – обалдели слушатели, и участковый в первую очередь.
