якорь, Игнатов в конце концов выбился бы из сил и пошел ко дну. Чтобы добраться до берега в такой холодной воде, не могло быть и речи.
Все-таки якорь удерживал лодку, и она скользила по кругу. Наконец, выбрав направление, Игнатов настиг ее и уцепился за борт. Но залезть в лодку ему так и не удалось. Легкий челн наклонялся, один раз даже черпанул бортом воды. Но оставался по-прежнему непокоренным. Почуяв приток холодной воды, щука начала биться, что еще более усугубило положение Семена Николаевича. Наконец Игнатов сообразил и, подплыв сзади, стал взбираться на корму. Задача оказалась не из легких, руки ослабели и дрожали от напряжения. Но, по крайней мере, лодка не переворачивалась. Наконец, ободрав живот и коленки, Игнатов взобрался в лодку и тяжелым кулем свалился на дно, где плескала вода. Щука неистово билась, грозя вцепиться в незадачливого рыбака. Немного отдышавшись, Игнатов оделся во все сухое, еще раз тюкнул щуку головой о борт, и, наконец, оба они успокоились.
Глубина в этом месте была больше двух метров, а желтый песочек казался близким оттого, что в воде преломлялся свет. Только теперь Игнатов это сообразил. Мысленно, теперь уже безо всякого восторга, он переживал эпизоды борьбы с гигантской щукой, которой, судя по зеленой слизи на спине, было, наверное, не меньше трехсот лет.
Способ ловли других, более мелких ее сородичей он отрабатывал много раз. Схватив рыбу за жабры, он обычно вытаскивал крючок, обрывая губы. Цеплял крючок острием за борт лодки и разделывался с рыбой. Стоп! А где крючок? Не поднимая головы, он ощупал пальцами ветхий бортик и, не веря себе, нащупал крепкий трезубец. От него тянулась в воду тонкая леска. Игнатов вспомнил, что на спиннинге образовался узел, мешавший катушке разматываться. Значит, если потянуть за леску… можно вытащить спиннинг? Еще не веря в эту удачу, Игнатов нащупал леску и начал постепенно вытягивать. Вот ведь как пригодился машинальный навык. Голова перестала соображать, а память делала свое дело. Леска шла легко, но ее натяжение было довольно странным. Наконец из воды показался спиннинг. Не веря себе, Игнатов схватил его, помахал над головой и бережно положил на дно лодки рядом со щукой.
Несколько минут наслаждался душевным покоем и ощущением двойной удачи. Нащупал в телогрейке фляжку с коньяком и отпил половину. Сразу согрелся, кровь забурлила. Показалось, что рано заканчивать рыбалку. Тем более что Горбоносый еще не появился.
Перекурив, Игнатов сменил наживку на удочках, которые по-прежнему бездействовали, оглядел спиннинг, блесну и сделал новый заброс. Уже устала рука и был выпит до конца коньяк, когда Игнатову показалось, что блесна намертво вцепилась в корягу и вряд ли ее можно будет достать. Но вскипевший в том месте бурун быстро показал ему, что это не коряга, а сильная рыба, побольше той щуки, которая лежала в лодке.
Ощущение удачи вновь нахлынуло на него. Он сильно потянул, рыба ответила таким мощным рывком, что спиннинг выгнулся дугой, только хваленое немецкое качество спасло его от поломки. Игнатов стал с остервенением накручивать катушку. Кто кого! От азарта ли, усталости, а может быть, от выпитого коньяка весь его опыт куда-то подевался. И он, позабыв нерушимые рыбацкие постулаты, самозабвенно мерился силами с неведомым жителем озерных глубин. В какой-то момент рыба ослабила хватку и всплыла в нескольких метрах от лодки. Показалась ее широченная спина, нацеленный вверх боевой плавник, длинный хвост. «Судак!» — ахнул Игнатов. Вместо того чтобы выбросить леску и дать рыбе некоторую свободу, как было со щукой, Игнатов перехватил удилище, которое готово было сломаться, и взялся за леску твердой рукой. Пружинящего момента не стало, и новый мощный рывок крупной рыбины положил конец борьбе. Леска вмиг ослабла. Не веря себе, Игнатов вытащил пустую блесну. Один из толстых крюков трезубца был обломан, исчез вместе с рыбиной. Это как же она, не жалея себя, рвалась! Трезубец был сделан из качественной немецкой стали, его нельзя было щипцами разогнуть. А судак сломал своей живой плотью.
Совершенно оглушенный неудачей, Игнатов долго сидел неподвижно. Такого шока он давно не испытывал. Ну что ему стоило выбросить леску и поводить судака, пока бы он обессилел и покорился? Зачем было мериться силой? Ведь не новичок зеленый, а мастер… Как можно было так забыться?
На всем свете не было несчастнее человека. И не осталось ни капли коньяка, чтобы залить горе. Если в жизни и на службе он привык сваливать ошибки на других, то тут, на рыбалке, выходил иной счет. Свою опрометчивость на судака не свалишь. Поэтому и горе выходило долгим, искренним.
«Что я себе думаю? — мысленно ругал себя Игнатов. — Жалею о какой-то рыбе. Позор! Позор!» — но ничего не мог с собой поделать.
— Здравия желаю, ваше превосходительство! — послышался глухой басок, и в приближающейся лодке Игнатов заметил горбоносого Борца. Глянул на часы: точно восемь!
— Выпить есть? — едва шевеля опухшими губами, просипел Игнатов.
Борец достал бутылку водки, два стопарика, бутерброды с икрой и красной рыбой.
Разлил. Выпили.
Игнатов вцепился зубами в бутерброд. Появление Борца напомнило ему о важнейшем деле, ради которого он приехал сюда. Дело это может перевернуть всю его жизнь. И все же он не сразу сумел подавить огорчение. «Ведь дело! Дело прежде всего, — думал он. — Пять миллионов евро. А я переживаю из-за какой-то рыбы. Пускай себе гуляет. Нет, не могу!»
— Если бы ты видел, какую рыбу я упустил, — глухо сказал он Борцу. Тот непонимающе поглядел на него и ничего не сказал.
После этого Игнатов вдруг протрезвел и завел разговор о деле.
«Боинг» из Франкфурта-на-Майне прилетал в среду. Наготове стоял российский самолет «антей», который должен был доставить всю валюту в Ташкент. Из «Боинга» ее должны были перегрузить в бронированный автомобиль, и водитель-инкассатор, проехав какие-нибудь двести метров, останавливался возле «антея». Охрана сосредоточивалась главным образом у самолетов. Двести метров броневик преодолевал на глазах у всей охраны. У «антея» азиатская охрана действовала совместно с российской.
И только на одном отрезке пути — от самолета к самолету — деньги можно было взять. От «антея» и «Боинга» инкассаторский броневик должны были закрыть два «Урала». Всего на одну минуту. Нашей охране будет приказано остаться у «Боинга». С инкассатором в кабине может оказаться максимум один охранник. Ни тот ни другой не должны быть свидетелями.
Горбоносый кивал: «Ясно! Ясно! Так точно!»
Помолчав и выслушав несколько уточнений и замечаний, Борец доложил сам о плане операции, которую предполагалось провести на тех самых двухстах метрах. Сказал, что все проверено и люди готовы.
Все эти сообщения Игнатов выслушал молча, сжав губы. Не надо было большого воображения, чтобы представить, какой начнется переполох после пропажи пяти миллионов в новой европейской валюте. Игнатов уже свыкся с мыслью, что его понизят, скорее всего, в должности. А Грязнова попросту снимут с работы. Но судьба Грязнова его не интересовала. На подходе к должности начальника МУРа был Гончар.
Это самый благополучный расклад. А если провал?
Холодок впервые прошелся по спине Игнатова. До этого ему казалось, что он обезопасил себя со всех сторон. А тут представил себе крах, представил, что он теряет. Уверенность вдруг покинула его, и слепящее небо показалось страшным. Они молча допили водку и поплыли обратно. Расстались, не обмолвившись ни единым словом.
После того как Игнатов вышел из лодки и поднялся на косогор, волоча щуку, Борец еще долго качался в лодке, имитируя рыбную ловлю и размышляя о своем. Если бы Игнатов мог знать обо всех мыслях своего подручного, он бы вернулся и в исступлении разрядил в него всю обойму. Но ровный голос, всегдашняя непоколебимость горбоносого Борца и подобострастный тон верного пса ни разу не вызвали у него подозрений.
Глава 31 Нападение
