записка вполне отвечает таким настроениям. Но когда он готовился покончить с собой, его осенила великолепная научная идея, и все мысли о суициде были отброшены. Записку в память об этой замечательной истории забрал Майзель. На память. Он же ее и подложил.
– Господи?! – схватился за голову генеральный. – Да зачем же?!
– Может, как раз за тем, чтобы вы вот так за голову хватались. Да и я тоже, долгое время. Слава богу, я догадался попросить почерковедов проверить чернила на возраст. Дальше уже кое-как сам размотал. Ну и Май-зель в конце концов раскололся.
– Но почему они так угрюмо молчали все время следствия? – заинтересовался Меркулов. – Вроде бы в их интересах было помочь?...
– Видите ли, Константин Дмитриевич, они все это время работали, и им казалось, что, чем меньше будут знать об их успехах, тем лучше. И ведь у них были на то основания, согласитесь. И им не нужна была огласка. Тем более сенсация. Последнее потребовалось Шляпникову.
– Сенсация по заказу? – хмыкнул Меркулов.
– Вот именно, – подтвердил Турецкий.
Турецкий и Смагин ждали Шляпникова возле его дома. Московская милиция, РУБОП, ФСБ и прочие спецслужбы искали его уже по всей стране. Общественное или, скорее, обывательское мнение склонялось к тому, что с такими деньгами, как у него, можно выйти сухим из воды: просто выйти на Красную площадь и начать разбрасывать пачки баксов... У Турецкого и Смагина на этот счет было другое мнение.
Дом в Архангельском был пуст и опечатан. Сигнализация соответственно отключена. Лариса уехала неизвестно куда, прислуги и след простыл.
Следователи выбрали себе подходящие заросли, из которых просматривались все подходы к центральному входу. Черный был заколочен. Они устроились с комфортом, с собой были термос и бутерброды, а у Турецкого и фляжка с коньяком. И все бы ничего, да пошел дождь. И лил часами, то усиливаясь, то ослабевая, но не переставал.
А Шляпникова видно не было.
– И почему мы решили, что он сюда придет?! – в который уже раз спрашивал себя Турецкий. – Его вся Москва неделю ловит...
– Сан Борисыч, ну мы же все варианты уже сто раз просчитали. Придет он, обязательно придет!
Когда стемнело, Смагину и в самом деле стало казаться, что Шляпников крадется к дому. Турецкому приходилось включать фонарь, чтобы убедить напарника, что это не так.
– Олег, ты женат?
– Нет. Как-то не тороплюсь.
– А девушка есть?
– Александр Борисович...
– Знаю, не мое дело. Не хочешь, можешь не отвечать.
– Да нет тут никакого секрета. Постоянной девушки у меня нет. Не вижу смысла пока с кем-то себя связывать.
– Или просто пока не связывается?
Смагин сказал после некоторых размышлений:
– Вы ошибаетесь. У меня есть опыт, который, правда, не всегда помогает, потому что все люди разные, но... я могу заставить женщину меня полюбить. Мужчина же сразу чувствует, что у него будет с этой женщиной и как она на него реагирует.
– В самом деле? – переспросил Турецкий, пряча улыбку.
– Конечно. И он знает, чем ее покорить.
Турецкий все-таки не выдержал и рассмеялся. Смагин посмотрел на него не без обиды.
– Зря вы, Александр Борисович. Вот вы женаты, вам просто не понять, что сейчас творится.
– А что творится?
– Люди друг друга в вещи превращают, вот что. Покупают и продают. А как у нас это происходит, приобретение вещей? Желая получить радость от обновки, люди чаще выбирают аксессуары, а не одежду. Наш мир переживает всплеск интереса к украшательству и роскоши – в человеческих отношениях в первую очередь. А на самом деле это путь в никуда, распад и стагнация. Вот так!
– Какие, однако, молодой человек, у вас структурированные взгляды!
Турецкий понял: у Смагина начался мандраж, который проявляется в элементарном речевом недержании. Засада!.. Это объяснимо. Нужно отнестись с пониманием, тут самое главное быть терпеливым, но когда нужно, можно, не деликатничая, дать и по шее.
– Александр Борисович...
– Ну что?
– А я вот не понимаю, как в пачку сигарет влезает двадцать штук?
– Чего?!
– Двадцать штук – в пачку сигарет. Как это?
– Что ты несешь, Олег?
– Нет, правда, объясните. Я же знаю, что их там изначально двадцать, но не понимаю, как они вмещаются – в три ряда-то, да еще так плотно. Я бы понял, если бы их было восемнадцать – по шесть, или двадцать одна – по семь, или... Но двадцать? Как это получается, в самом деле?
– О господи!.. – Турецкий пошарил по карманам, но, конечно, пачка была начатая, даже располовиненная. – Ну и вопросики, – пробурчал он. – Ну и вопросики! У тебя по алгебре что было?
– Четыре.
– А по геометрии?
– Пять.
– Уже лучше! И ты, балда, не понимаешь?
– Потому и спрашиваю, – вполне дружелюбно объяснил Смагин.
Турецкий сказал:
– В три ряда – точно. По краям семь. А в середине – шесть. Каждая сигарета из тех, что в середине, лежит между двух сигарет из противоположных краев.
Усек?!
Смагин наморщил лоб.
Тогда Турецкий изобразил остаток этой фигуры оставшимися сигаретами в пачке – плотно приложив их одна к другой.
– Вот так просто?! – изумился Смагин.
– Вот так просто. Может, тебе курить начать, чтобы самому со всем разобраться? А то табак – это такое дело, там еще много вопросов возникнуть может.
– Не, я, пожалуй, воздержусь, – вполне серьезно ответил Смагин. – Мне легкие нужны хорошие. Я еще в сборную попасть хочу... – Он взял у Турецкого пачку и сам сложил из снова рассыпавшихся сигарет компактную фигуру. – Век живи, век учись, – пробормотал Смагин.
– Хорошо бы – век, – машинально отреагировал Александр Борисович. – Я б не возражал...
Они пролежали так больше двенадцати часов, но никто не пришел.
– Может, он все-таки за границу просочился, – предположил Смагин.
– Нет. Ты еще не понял, что это за человек? Никуда он не уедет. Он хочет мести. Своими руками.
– Кому же он будет мстить?
– Мне.
Смагин содрогнулся.
– Ладно, забудь, у тебя же финал на носу. Какого хрена ты вообще тут со мной торчишь?! Пора собираться. Сегодня не наш день.
Дождь не прекращался.
На следующее утро первое, о чем подумал Турецкий, выйдя на свой балкон: ну и жара, как же он побежит?! Было еще утро, но любой опытный москвич уже знал, какую духоту принесет день.
Глава шестнадцатая
Смагин всегда много бегал, и бегал всегда один – по круговой дорожке стадиона и по
