прокурора Меркулов, они его Костей кличут. Ничего компания подобралась?
– Да, я смотрю... В другой обстановке сказала бы, что ты даром времени не терял! И еще меня удивляет, что ты радуешься, как ребенок, я тебя в первый раз таким вижу.
– А я разный бываю! Кстати насчет милого... Ну мы с Турецким, пока делали краткие перерывы, отдыхали маленько, кофе пили, говорили о домашних делах – что и как, есть ли семья и так далее. Нормальный мужской разговор, без всяких этих... – Климов покрутил растопыренными пальцами. – Он спрашивает, есть ли у меня кто? Ну типа жены. А почему вопрос? Мы решали, кому отправляться в Нижний, ему или мне? И вопрос еще висел. Я и рассказываю, что вот недавно, неделю с чем-то назад, познакомился на телевидении с одной девушкой. По-моему, говорю, то самое, что всю жизнь искал.
– Да ладно тебе заливать!
– Честное слово. А он смеется: «Какой же после этого, – говорит, – у тебя Нижний может быть? И о чем ты там будешь думать? Ты знаешь, чем сейчас должен заниматься?» В общем, угадал, о чем... точнее, о ком я думал. «Вали, – говорит, – отсюда прямо к ней, только не забудь завтра на обыск явиться». Мы решили еще раз пройти по квартире Морозова. Саша прав, конечно, первый-то обыск производили сразу после новогодней пьянки, наверняка эксперт что-нибудь упустил. «Надо ж, – говорит он, – понимать состояние мужиков, у которых все мысли были не о вещдоках и отпечатках пальцев, а исключительно о свежем пиве!» Ну, честное слово, и смех и грех! Зато не представляешь, какое удовольствие с ним работать! Вот где школа!
– Нет, теперь я понимаю, что не ошиблась, ты действительно будто светишься изнутри! А что, никакой ревности не испытываешь, что теперь не главный?
– Дорогая моя, какая ревность? Это если б молодому художнику сказали: хочешь поработать в мастерской с самим Рембрандтом? Он тебя приглашает... А потом, когда Вячеслав явился, Саша ему рассказал про нас с тобой, так тот прямо напустился на меня – в шутку, конечно: «Пока ты, чудило, – ну вообще-то он покрепче сказал, – здесь торчишь, твою Маришку уже из стойла увели!» И хохочут оба: «Беги и нигде не задерживайся! Цветочек не забудь купить!» Нечего, мол, зря штаны на государевой службе протирать, успеешь еще... Как с мальчишкой, ей-богу! Кстати, цветочек-то – вот он. – Климов смешно шмыгнул носом и взял с заднего сиденья целлофановый кулек с пышной розой на длинном стебле, подал Марине. – Прошу, мадам... А Саша вообще меня поразил. Ну когда я про тебя рассказывал, причем ничего конкретного, конечно, не говорил, внешности не описывал, просто есть такая девушка на телевидении, и все. Он вдруг сказал: «Вали к своей жемчужной даме!» Я изумился: немедленно представил себе тебя и понял, что портрет совершенно точный. Ну и спрашиваю: почему, мол, жемчужная? А он отвечает, так, небрежно, как бы к слову: «А я, – говорит, – прикинул, какая женщина может рядом с тобой стоять, ну чтоб полностью соответствовала, и решил, что она должна быть жемчужного окраса».
– Да что я, лошадь, что ли? – делано возмутилась Марина.
– Нет, у лошадей – масть, а окрас?.. А правильно сказать: тон прически? Или нет?
– Тон – куда ни шло, а то – окрас!.. Ишь ты! Я вам покажу окрас!
– А мне понравилось. Уж очень точно сказано, черт меня побери... Ты ж ведь на самом деле у меня и есть жемчужина – и по тону прически, и вообще – редкая и прекрасная. Как же я не обращал внимания до сих пор? Нет, видел, но...
– И после всех этих слов у тебя еще находятся какие-то «но»?!
– Молчу и сдаюсь на милость победителя.
– Другое дело. Так какой у тебя план?
– Я подумал, что мы в последние дни слишком много времени тратили на приготовление пищи, на обеды, ужины и прочее. Наверное, настала пора отказаться от самодеятельности. Давай поужинаем где- нибудь, чтоб было вкусно, а потом...
– Ты прямо на глазах умнеешь, Сереженька. Не только согласна, но и сама хотела предложить. Это значит, что мы даже думать начинаем одинаково. К чему бы это? – И она, резко тряхнув своими действительно отливающими перламутровым блеском длинными волосами, разбросанными по воротнику шубки, загадочно уставилась на него большими, в очках, и темными, загадочными глазами...
– А к тому, что сгинул казак, утонул в очах девичьих... Слышал я когда-то такую песню...
Глава четвертая
ПЕРВЫЙ ПРОРЫВ
В жилищно-эксплуатационной конторе кооператива «Стрела» поднялась легкая паника, когда утром в нее явились сразу два генерала – милицейский и прокурорский – и категорическим тоном потребовали, минуя небольшие очереди, чтобы ответственные лица немедленно проследовали за ними в квартиру Леонида Морозова, где будет произведен повторный обыск. А из всех «ответственных» на месте оказалась одна бухгалтерша, выдававшая квитанции для оплаты коммунальных услуг и принимавшая всевозможные платежи, в том числе ежемесячные взносы от владельцев автомашин, размещенных на огороженной стоянке. И звали ее красиво и даже изысканно: Элеонора Израилевна Масловская. «Пока произнесешь, – негромко заметил Грязнов Турецкому, – можно успеть и хорошо выпить, и ответственно закусить». Но так как хлопот у нее было действительно много, она упросила ее не беспокоить сегодня. Народ подходит, пользуясь тем, что дни нерабочие, а иначе потом придется за всеми самой бегать. Заботы ее были понятны, но дело – делом.
– Кстати, – поинтересовался Турецкий, – а как у Морозова обстояли проблемы с оплатой жилья и прочего? Он не ходил в должниках?
– Ну что вы! – всплеснула руками эмоциональная Элеонора Израилевна – женщина излишне полная, но подвижная, – он даже по отдельным услугам вперед оплачивал. Не то что другие. И за стоянку – за полгода вперед, и за кладовую – тоже.
Турецкий обернулся к Климову, тоже находившемуся «при параде», в мундире подполковника юстиции, и посмотрел вопросительно: ни о какой кладовой в отчетах о производстве обыска в квартире речи и близко не шло. Сергей тоже вопросительно взглянул на него, потом перевел взгляд на Масловскую:
– Простите, а что это за кладовая? Первый обыск производился в квартире под моим руководством.
– Ах, вы, значит, не в курсе? – похоже, обрадовалась Масловская возможности продлить приятную беседу с такими симпатичными молодыми генералами. Кажется, она и парочку звезд на погоне Климова тоже приняла за генеральские. – Так это у нас практикуется. Понимаете, еще при строительстве кооператива было предложено подвальную часть помещения, обычно пустующую и потому привлекающую к себе внимание всякого постороннего населения, неприкаянной молодежи, бомжей и другой неприятной публики, отвести под персональные кладовые комнатки – для жильцов дома. Там они могут хранить какие-то припасы – картофель, овощи, велосипеды, старые предметы, которые жалко выбрасывать, но могли бы пригодиться летом на даче, и прочее. Этих кладовых, конечно, немного, на всех не хватило, да и... стоят они недешево, их могли оформить на себя более-менее состоятельные жильцы. Некоторые снимали на двоих- троих соседей – по-разному. Но у Морозова была своя, персональная. Что он там хранит, я не интересовалась, но оплачивал он также вперед. Сейчас я вам скажу, по какой месяц включительно...
И Масловская начала шустро перебирать папки, а затем и листать ведомости. Но ее остановил Климов:
– Не торопитесь, Элеонора Израилевна, эти ваши документы, вероятно, потребуются новым владельцам квартиры покойного. Наверное, это будут его родители, если не отыщутся иные претенденты. Вы скажите нам, где она находится и есть ли у вас ключи от нее. Суть в том, что при самом Морозове мы ключей никаких не обнаружили и дверь вскрывали с помощью слесаря и под надзором милиции. У вас в конторе первого января, естественно, никого не было, это понятно. Но сейчас-то уже нету этих трудностей, мы правильно вас понимаем?
– Так мы поэтому и устроили для себя скользящий график ради жильцов, пока они все дома. А потом не только не отыщешь некоторых, но даже не дозвонишься, чтоб не задерживали с оплатой. Понимаете?..
В общем, с бухгалтершей вопрос был ясен, она прочно сидела на своем коньке. И у нее в делах был порядок. Потому что не прошло и получаса, как она откуда-то принесла связку ключей и, выделив один, с пластмассовой биркой «72», сняла со связки и передала... Грязнову, как самому старшему среди присутствующих. Кроме того, он молчал с важным видом и был одет в милицейскую генеральскую форму, а
