откровениями с Ириной, которая, разумеется, в отсутствие супруга млела от счастья! Черт побери, черт побери...
Саша понял, как соскучился. По Иркиным глазам, по смеху Нинки, ставшей в его краткое отсутствие еще старше и солиднее. И как это у таких соплюх получается? Пятнадцать лет, а гонору – на все... На что? На какие годы? Как хорошо, что она еще маленькая, хоть и взрослая. И у нее еще есть время не стать прожженной стервой Зоей Воробьевой... Вспомнил вот, и стало грустно...
А предложений у Пита, оказалось, не одно, а целых два, как торжественно сообщил он, профессионально разделываясь с немалым куском запеченной бараньей ноги.
Первое – это официальное приглашение в Гармиш-Партенкирхен, в школу под «ласковым» названием «Пятый уровень» – «Файв левел», которой со дня ее основания стукнул ровно червонец! То есть с момента пребывания там Александра Борисовича. Будет большая программа, не исключено появление не первых, нет, но вторых лиц государств – основателей школы, что вполне реально. Пит, собственно, здесь для ведения переговоров на высоком уровне.
Попутно Питер предлагал уже там, на месте, обсудить возможность еще одного срока работы Турецкого в школе в качестве преподавателя. Это было бы большой удачей. И несомненно, очень понравилось бы его дочери Ниночке, которая всегда, как она утверждает, разумеется, рада близкому присутствию своего отца.
– Что-что-что? – напряг мозги Турецкий, заметив попутно, как забеспокоилась дочь, как отодвинулась от стола и стала что-то поправлять на нем Ирина, и, наконец, как Питер с изумленным лицом искренне не понимал, что это так неожиданно удивило друга Алекса?
– Понимаешь, Шурик?... – начала Ирина и словно сбилась с мысли.
– Пап, ну, ей-богу, ну что ты как неродной? Неужели непонятно, что если ты будешь не где-то, а почти рядом, какой-то час на машине, то я буду гораздо лучше учиться? И маме легче сновать между нами, правда?
– Пит, хоть ты можешь мне объяснить, о чем речь?
– Разумеется, Алекс! Мы тут обсудили...
– Кто – мы?
– Ну я, твоя Ирина, твоя дочь, твой друг Костя... И пришли к мнению, что ситуация в стране сейчас гораздо лучше, чем в те дни, когда мы с тобой познакомились, да. Но пока она станет совсем правильной, пока суд рассмотрит дело, так?
– Ты хочешь сказать: пока суд да дело?
– Именно! Почему бы девочке с ее выдающимися способностями к языкам?..
– К языкам?! – поразился Турецкий, услышав такое о Нине впервые со дня ее рождения.
– Именно, Алекс! У меня в Гармише, но можно и в Висбадене, и во Франкфурте, на плохой конец, в Мюнхене! Превосходный международный лицей! И это будет сделано с восторгом! Нет, я понимаю, если у тебя имеются важные возражения против этой страны, есть и Англия. Где в Кембридже у моего друга Стивена Карра имеется такой же свой лицей! И старина Стив, мой коллега в прошлом, он теперь этим балуется, детективом, книжки пишет, выполнит мою просьбу непременно! Это будет еще оригинальнее, когда мы соберемся втроем – Алекс, Пит и Стив – три ковбоя!
– Ну па-ап... – заныла Нинка.
– Шурик, разве дать нашей дочери приличное образование на высшем международном уровне не входило в твои планы? Ты ведь мне все уши прожужжал, не так ли?..
Вот это уже была настоящая, профессионально слепленная провокация, против которой... А почему, собственно, он должен быть против? И смотрят, черти, умоляюще...
– Ну, если вы считаете, что... то... как бы... мое мнение? А кто его спрашивает? Ах вы, девчонки мои любимые! Да когда ж я был против того, чтобы вам стало хорошо? Валяйте!
– Ура!! – завопила Нинка. – Значит, можно арбуз!
– Слушайте, при чем тут арбуз?
– А дядя Пит сказал, если папа согласится, выдам арбуз!
– Значит, вы за взятку работаете? Как же вам не стыдно? Ай-я-яй, девчонки! Стыд-то какой! И что будет рассказывать Пит? Что в семье Турецкого готовы родине изменить за скибку арбуза? Да кто ж со мной после этого разговаривать будет?
– Ну это, наверное, слишком, – заметил Реддвей, поднимаясь, – но прошу иметь в виду, что арбуз хороший. Когда мы с ним летели сюда, нас стюардесса, очень приятная женщина, немного путала.
Он вышел в коридор и вернулся с огромной сумкой. Раскрыл и достал оттуда воистину чудовищный арбуз, килограммов, наверное, на тридцать, не меньше, прикинул Турецкий. Да их просто и не бывает таких, решил он, определенно обман. И тем более в разгар морозов! Посреди зимы! Да где ж такие страны-то еще есть?..
Но Питер торжественно взял в руки самый большой нож, который имелся в доме, – его ему специально приготовила Ирина – отошел в сторону, оглядел арбуз, положенный на большущий поднос, какие в прошлые времена были в ходу в учреждениях общепита, а потом, взмахнув ножом, легко вошел в зеленое, полосатое тело. Всего и дела-то – короткий удар ножом, правда умелый, – и арбуз с характерным хрястнувшим звуком развалился на две большие половинки – ярко-алый, красный, вишневый, черт-те какой!
А у Турецкого от этого резкого звука и, главным образом, наверное, полыхнувшего в глаза яркого цвета вдруг что-то помутилось в голове. Словно тошнота окутала...
Он, сдерживая себя, поднялся, процедил сквозь стиснутые зубы: «Я сейчас» – и медленно вышел в коридор, а потом прыжком ворвался в туалет. И его вывернуло буквально наизнанку...
Саша прополоскал рот в ванной, посмотрел на свое побледневшее лицо в зеркале и с печальной усмешкой подумал, что, кажется, действительно постарел. Сколько на его веку случалось трупов? И не считал. В порядке вещей. Анатомичка... морги... эксгумация... экспертизы... – хоть бы хны. Значит, подошел какой-то предел. И его так вот просто не объяснить. И никому нет дела до того, что борьба за правду тоже штука, откровенно пахнущая кровью.
– Я сейчас! – крикнул он, приоткрыв дверь. – Не ждите, я не хочу!
Да, именно с таким вот звуком расколотого арбуза и закончил свой путь некрасивый и злой человек, возможно единственный раз в жизни совершивший верный поступок...
– Ну, Шурик! Ну, мы ведь ждем! – закричала Ирина.
– Да я согласен! Согласен! Пусть будет Англия, раз вы так хотите!
Дружное «Ур-ра-а-а!» донеслось до Турецкого.
«Господи, хоть бы поскорей они слопали, что ли, этот проклятый арбуз!»...
