В этот момент раздался звонок в дверь – электрический птичий щебет. Елена Георгиевна пошла открывать.
На пороге стояла мать Савельева – высокая брюнетка с суровым выражением лица.
– Здравствуйте, Ирина Васильевна, – несколько напряженно сказала Елена Георгиевна. – Проходите.
Мать Савельева не ответила на приветствие. Чувствовалось, что отношения между свекровью и невесткой натянутые. Свекровь, помедлив, зашла в прихожую, но вдруг остановилась, увидев на вешалке чужую мужскую одежду. Она криво усмехнулась и уничтожающе посмотрела на невестку. Елена тут же приняла независимый вид, ясно давая понять, что ничего объяснять не собирается. И уж тем более оправдываться.
– Если Андрей окажется жив, он вернется к тебе только через мой труп! – жестко бросила свекровь Елене.
– А это уже буду решать я! И только я! – с тихой уверенностью парировала Савельева.
Две женщины еще несколько секунд с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Елена холодно, с превосходством улыбалась. А свекровь – еле сдерживалась, чтобы не ударить ее.
– А вы зачем, собственно, пришли? – спросила Елена Георгиевна.
– Ни за чем! – выкрикнула Савельева, и Турецкий услышал, как громко хлопнула входная дверь.
Елена вернулась в комнату не сразу. Ей было не по себе: и потому, что произошла отвратительная сцена со свекровью, и потому, что Турецкий стал ее свидетелем.
– У вас не будет сигареты? – обратилась она к Александру.
Он протянул ей открытую пачку. Она дождалась, когда он поднесет зажигалку к ее сигарете, при этом с неприятным любопытством, бесцеремонно взглянула ему в глаза. Турецкий усмехнулся про себя. «Женщина в отчаянии, – охарактеризовал он Елену в этот момент, – однако держится молодцом!» Елена неумело затянулась. Угадывалось, что курила она редко.
– Можно и мне закурить? – спросил Александр.
Она кивнула, даже не взглянув на него. Турецкий закурил и поискал глазами пепельницу. Он нашел ее на журнальном столике возле двери в соседнюю комнату. Беря пепельницу, Александр мельком заглянул туда – это была спальня. Турецкого позабавили огромная медвежья шкура над большой двуспальной кроватью и повешенное на шкуре охотничье ружье. Что-то в этом было претенциозное и книжное.
«Как в чеховской пьесе, – подумал Александр. – Если ружье висит на стене в первом акте, то к концу последнего оно должно обязательно выстрелить!»
– Я читал протокол вашего первого допроса. Вы наблюдали момент катастрофы.
– Да, – недружелюбно ответила Савельева.
Видно, что сцена со свекровью сильно выбила ее из колеи.
– А почему вы в тот момент стояли у окна? – продолжал Турецкий.
Она взглянула на него более чем холодно:
– А это уже мое личное дело!
– Хорошо, – спокойно сказал Турецкий. – У какого окна вы стояли? Надеюсь, это не очень личный вопрос?
Турецкий понял, что перегибает палку, что чисто по-человечески он не прав. Он попытался войти в ее положение и представить, что у этой женщины несколько дней назад погиб муж и погиб на ее глазах. А теперь – может, и не погиб, а исчез, что было для измученного неопределенностью человека не намного лучше. Все это он понимал, но в то же время почему-то не чувствовал жалости к Савельевой. Может быть, потому, что накопилась усталость, или же оттого, что Елена Георгиевна немного раздражала его – чем, он еще не мог понять.
Она подошла к окну. Он встал за ее спиной чуть сбоку и уловил, как при взгляде в окно дрогнули ее губы. Женщина была на грани нервного срыва.
– Я должен повторно допросить вас здесь или в прокуратуре и задать вам несколько вопросов, касающихся вашей личной жизни. Поймите, все это может иметь отношение к исчезновению вашего мужа.
– Хорошо, – тихо сказала Елена. – Я стояла у окна, потому что делала это все шесть лет, которые мы живем вместе. И муж знал об этом. Он говорил, ему так спокойнее, когда я смотрю на взлет их самолета.
Она помолчала и вдруг произнесла:
– Вы знаете, он ведь не был летчиком.
– То есть? – Турецкий вопросительно взглянул на Елену.
– Он не любил летать. Представляете себе летчика, который боится высоты? – Она задумалась. – И вообще, мне кажется, он предчувствовал тогда, что должно что-то случиться.
Разбираться в женских предчувствиях Турецкому сейчас не хотелось, хотя по своему опыту он знал, что в них можно отыскать интересное и даже нечто полезное для следствия.
– Могу я попросить у вас стакан воды? – неожиданно обратился он к Елене.
Турецкий давно уже ощущал сухость во рту от водки, выпитой в кафе с Сабашовым.
– Нет, – быстро произнесла она – раньше, чем подумала, но тут же в замешательстве добавила: – Извините, я сейчас.
Она прошла на кухню, налила воды из чайника, вернулась. Турецкий протянул руку, чтобы взять стакан.
