Но Елена Георгиевна демонстративно поставила его перед ним на стол.
«Или она очень странная, или я ей жутко отвратителен», – подумал Турецкий и решил, что на сегодня его работа закончена.
И тут Елена резко наклонилась вперед, закрыв лицо руками. Мгновение она сидела неподвижно и вдруг заплакала навзрыд.
Это была настоящая истерика. Вначале Турецкий попытался привести ее в чувство с помощью воды и валерианы. Потом он сильно встряхнул ее, но и это не помогло. Из ее груди вырывались тяжелые и неестественные всхлипывания. Турецкий потащил Савельеву в ванную и не церемонясь подставил ее голову под струю из-под крана. Задыхаясь от попадающей в нос и рот воды, Елена неровно задышала, спазмы привели ее в себя. И она заплакала уже с облегчением – не сдерживаясь и не стыдясь.
– Ну, тихо, тихо, – поглаживал ее по плечу Александр.
Ему было странно возиться с этой женщиной. Но ситуация была настолько необычной, что дистанция между Турецким и Еленой быстро таяла.
– Не уходите, – цеплялась она за него руками, с трудом понимая, что с ней происходит и пугаясь этого все больше и больше.
Потом она впала в оцепенение. Попросту превратилась в безвольную куклу.
Турецкий помог ей лечь в постель. При этом Александр не чувствовал никакого неудобства и неловкости. Он ощущал себя кем-то вроде врача, оказывавшего экстренную помощь.
Когда Елена затихла в кровати, Александр устало потер глаза.
«Во денек, – подумал он. – Лучше бы я вызвал ее в прокуратуру».
Но в глубине души он не жалел, что оказался здесь.
Турецкий не мог вспомнить другого случая в своей профессиональной деятельности, когда бы он так искренне успокаивал свидетельницу.
Наконец Елена заснула. Он взглянул на нее – губы по-детски расслаблены, чуть подрагивающие веки, временами учащенное дыхание. Спящая, она показалась ему беззащитной, жалкой девчонкой, совершенно растерявшейся перед этой жесткой и непонятной жизнью.
Турецкий долго сидел и смотрел на Елену. В какой-то момент Александр почувствовал, что напряженно рассматривает обозначившуюся под майкой форму груди.
«Все, приехали», – сказал Турецкий и быстро ушел, захлопнув за собой входную дверь.
Глава 28. МИСТЕР РОУЗ
Мистер Роуз зажмурился от ласки теплого влажного воздуха, окутавшего все тело. После многочасового комфорта в казенной вентиляции лайнера, напоенный ароматами весны и пряных запахов Азии воздух Исламабада показался респектабельному англичанину милее ванны из шампанского. Он обаятельно раскланялся со стюардессами и стал спускаться по трапу расслабленной, неторопливой походкой человека, у которого все отлично – нигде не жмет, никому он не должен и никто его не ждет. Такое блаженство души способно охватить лишь путешественника, оставившего за спиной груз привычных оседлых забот и ненадолго убежавшего от своих близких в какой-нибудь совершенно другой мир. На таможне, пока его нехитрый саквояж досматривали шоколадные люди в форменных синих костюмах, мистер Роуз благодушно подумал о том, как похожи специальные службы разных стран и что не национальные особенности в конечном счете будут решать будущее планеты, а совсем даже другие – корпоративные, цеховые, если хотите. Мысль мистера Роуза потекла в фантастические мечтания о городах, где скапливаются представители одной профессии, о мировых войнах между ними и о прочих гадостях, навязанных скорее не окружающей реальностью, а бесконечными сериалами американских фэнтази. Стараясь возвратиться к курортному настроению, мистер Роуз достал трубку и, улыбаясь, жестом попросил у таможенника разрешения закурить. Мистер Роуз, скромный востоковед по профессии, приехал в Пакистан по приглашению министерства культуры, чтобы осмотреть сокровища хараппской цивилизации и написать потом никому не интересную диссертацию о различии архитектуры городов древней Южной Азии и не менее древних городов Южной Европы. Но, несмотря на научную цель своей командировки, мистер Роуз чувствовал себя немножечко туристом, которому позволено чуточку больше, чем местным жителям. Вот и сейчас вежливая просьба закурить означала всего лишь реверанс в сторону гостеприимных хозяев, потому что в Пакистане разрешалось дымить сколько угодно и где угодно, лишь бы не во время рамазана, которого любой европеец боялся пуще атомной войны. Поездку, совпадающую с этим главным мусульманским праздником, можно было сразу считать загубленной – ни тебе выпить, ни закусить как следует, ни закурить в общественном месте, ни всякое другое… Мистер Роуз плотоядно обвел взглядом пассажиров, несколько внимательнее остановившись на женской их половине. Какие же они разные, эти пакистанки. Одни весьма современные леди, не отличишь от бизнес-вумен, как, например, та – в шикарных полузатемненных очках и белом брючном костюме, с искусственной розой в густых волосах. Другие – сущие варварки – в балахонах, с наглухо покрытой головой и сеточками на глазах, как та, что стыдливо втиснулась между колонной и креслом, максимально отгородившись от мира.
Взяв такси, мистер Роуз двинул в центр столицы, чтобы, разобравшись с ценами, устроиться в гостиницу. Суровый шофер вовсе не желал налаживать контакты с болтливым европейцем и на вопросы отвечал односложно. Мистеру Роузу же позарез хотелось общения – открытого, дружеского, проникновенного, – хотелось передать свой восторг жизнью, возможностью путешествовать и восхищение, что Создатель не поскупился в фантазии и произвел на свет столько разнообразия. Кроме того, мистеру Роузу интересно было разузнать, какой отель славится в Исламабаде своим недорогим гостеприимством, какие напитки предпочитают местные любители горячительного, где лучше всего познакомиться с девушкой, да и разные другие мелочи, знать которые не помешает любому туристу. Угрюмость таксиста вскоре наскучила веселому англичанину, и мистер Роуз, едва дотянув до известного в столице фонтана цветов, расплатился и выскочил из машины.
Он гулял по городу, непринужденно помахивая тросточкой, с перекинутым через плечо молочного цвета плащом и сравнивал ориентиры путеводителя с реальностью, раскрывшейся перед ним. Исламабад поражал количеством народа на улицах, люди, казалось, задались целью большую часть времени проводить вне дома. Мужчины, бородатые, внешне свирепые, в белых куртках и широких штанах, кружками располагались прямо на земле или гнездились в открытых чайханах. Судя по их громким крикам, можно было подумать, что они вот-вот подерутся или выхватят кривые сабли, но размахивание руками и горячий разговор означали лишь страстный южный темперамент и непосредственность в выражении своих чувств, а никак не ненависть к собеседнику. В воздухе смог большого города мешался с дивным ароматом кардамона и бергамота, а гомон людских голосов сливался с визгом тормозов, ревом моторов и гудением клаксонов. Столица была яркой, как восточный халат, и шумной, как восточный базар.
