– Поедем, – твердо сказал он, – вот сейчас Чиркова добью, и поедем.
Он бодро встал и пошел одеваться. «Это кто еще кого добьет…» – сказал внутренний голос тоном Чиркова.
Вновь Чирков сидел перед ним, щурясь от дыма сигареты.
И Болотов неожиданно снова проникся жалостью к Чиркову. «Неврастеник!» – подумал он о себе.
– Что расскажете сегодня, – спросил он, решив раз навсегда оставаться вежливым и не становиться с бандитом на одну доску.
– Ладно, расскажем… – пообещал Чирков, мягко улыбнувшись.
– Ну, так дело было…
Как– то раз просыпаюсь я прекрасным весенним утром, в самом разгаре июля -и это не так уж удивительно, как кажется на первый взгляд: весна – это еще и состояние души, весенний день может иметь место круглый год. И тут же звонит Верка Бобрович, старинная подружка, – ногастая, сисястая.
– Алло, Кудряш?
Она называла меня Кудряшом, потому что у меня волосы вьются.
– А я выхожу замуж.
– Замуж?
Меня это взбодрило еще больше. Ну ничего себе, моя Верка. Славная киска была.
– Я… я все тебе объясню, Кудряш, только не по телефону.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Ты уже встала?
– Я… да… но…
– Я сейчас приеду. Ты мне объяснишь.
Не вижу причин, почему бы мне не заняться немного Веркой и ее замужеством, если так мне подсказывает мое сердце, а? Я почему-то всегда был уверен, что это я найду ей мужа, этой Верке, – кого- нибудь из своей братвы. Почему-то меня задевает, что я никогда не слышал о том, что она готовится замуж. В особенности хочется посмотреть на дебильную рожу ее жениха – берет жену, а с ней и рога в придачу. Наверняка позаботились об этом дражайшие папочка с мамочкой, а им всегда на Верку было насрать – и тому и другой, к тому же их никогда не бывает дома – все по загранкам.
А дальше все очень просто.
Я спускаюсь; машина, дорога, остановка, лестница.
– Здорово, Верка.
– Здравствуй, Кудряш, – произносит она.
Мы в ее спальне, обставленной с безумной простотой, столь дорогой для этой дорогой девочки, – белое с золотом.
– Ну, и кто твой избранник? – спрашиваю я.
– Ты его не знаешь, – мнется она.
Она сидит за туалетным столиком на какой-то умопомрачительной штуковине из золоченых прутьев; на ней атласный халат кремового цвета – терпеть не могу.
– И когда же ты меня с ним познакомишь? – спрашиваю я.
– Кудряш, – говорит она, прямо глядя мне в глаза, – ну зачем тебе это?
Она, чувствую, чего-то юлит.
– Дай мне руку, моя прелесть, – говорю я ей.
Я задираю рукав халата и целую ее руку в локтевом сгибе.
– Подожди, – останавливаюсь я, – что это?
Я в изумлении смотрю на следы уколов. Какой глупый вопрос – «что это?» – словно я сам не знаю.
– Это… это…
– Это «дороги», – говорю я.
Действительно, вена сплошь утыкана иглой, точки уколов сливаются в одну линию длиной сантиметров пять.
Тут она сбивчиво стала рассказывать про героин.
Героин врывается в любую жизнь стремительно – первая же встреча открывает весь кайф. Один ее приятель рассказывал о своем первом опыте: «Я лег на пол и почувствовал, как же мне хорошо. Ничего подобного я не испытывал никогда, мне даже стало страшно – слишком это было хорошо, и я не был уверен, что так бывает». Любое знакомство с героином происходит именно так. Ну как можно не повторить? Это ж так просто, купил, вколол, и тебе хорошо. И хорошо именно так, как тебе надо. Человек в эти часы всесилен.
Все это она выпаливала мне, а я стоял и слушал. В моем кругу наркоманов не было. Я называл их наркушами. Их было много на Смоленке, у них у всех не было зрачков в глазах – они были мне отвратны. Я относился к ним без жалости. Я вообще считаю, что всех их надо к стенке. Все никак я не мог позабыть цыганского заводика в лесу, где варили «черную». Ненавидел просто наркоманов.
