– Знаю, – согласился Меркулов. – Замом у него некто Манченко – кажется, тоже вполне приличный человек с хорошими манерами, видимо, из хорошей семьи. Ничего дурного о нем я, во всяком случае, не слышал. Это, конечно, ни о чем не говорит – если уж оказался в этих структурах, то, как ни вертись, чистеньким не останешься. Чем ближе к власти, тем дальше от морали. Но это, как понимаешь, область отвлеченной философии.
– Ну да. Про нравственный смысл нашей профессии мы, пожалуй, промолчим, – хмыкнул Александр.
Оптимистический голос Меркулова, легкость его речи, неизбывная ирония каждой фразы возвращали Турецкому веру в состоятельность новогорского дела, в возможность распутать хитросплетения преступных тенет. Даже сама катастрофа на стадионе, соприкоснувшись с почти врачебным цинизмом Константина, теряла зловещий отсвет и приобретала вид будней криминалистики.
– Знаешь, я видел этого Манченко, – сообщил Александр, припомнив похороны. – Действительно, приятное впечатление. Душевный, открытый…
– А что, он на похоронах был? Ну да, он же в комиссии, наверное…
– Ну – что… – раздумчиво сказал Александр, – приносил соболезнования…
– Ага. Друг народа, значит.
Голос Меркулова все больше наливался ядом. Константин всегда был моральным человеком, но никогда не был моралистом. Общественная добродетель всегда становилась предметом его тайных язвительных насмешек. Сам по себе человек добрый и с возвышенными идеалами, он не имел обыкновения говорить ничего морального, а все больше шутил и иронизировал. Иногда Турецкому казалось, что в своих шутках Меркулов утрачивает необходимую меру, как и сейчас, в разговоре о Манченко.
– Послушай, – обратился Турецкий, – ты что-то очень на него лютуешь. Почему? Ты мне его сразу в подозреваемые прочишь?
– Да нет. Это было бы слишком. Ты же знаешь, недолюбливаю позитивный элемент. Как только встречаю такого – в беде не бросит, лишнего не спросит, у меня прямо скулы сводит от тоски.
– Но это еще не значит, что Манченко плохой.
– Да я и не говорю, что он плохой. Просто, как шишка в «Росоружии», он у тебя должен быть под подозрением.
– Разумеется. Я всегда имею его в виду. Впрочем, как и всех остальных. Даже, знаешь, Колосова.
– Логично. Против Манченко пока меньше всего подозрений.
– Ну, – засмеялся Александр, – прямо какая-то Агата Кристи пошла. Против кого меньше всего улик, у кого железное алиби, тот всего вернее преступник. Это закон литературы, а не жизни. Мы же не пишем детектив, а живем в нем.
– Жизнь мало отличается от литературы, – сухо сказал Меркулов. – Поначалу кажется, что литература проще: в детективном романе все построено на жесткой цепочке причинно-следственных связей, которой в реальной жизни нет. А если приглядеться, то в жизни все еще примитивней – жажда наживы, неуемные страсти и, как следствие их – преступление. В сущности, расследовать криминальные истории так же скучно, как их читать. Хочешь распутать это дело – найди самый банальный ход – вернее всего он и будет правильным.
– Спасибо, – поблагодарил Турецкий то ли с сарказмом, то ли всерьез.
– Пожалуйста, – устало отвечал Меркулов. – Ну, до встречи. Я в Якутии. Там сейчас проходит региональное совещание правоохранительных органов. Жду сюрпризов от тебя, не обмани.
Они положили трубки.
Оставшись наедине с собой, Александр вернулся памятью к последним словам Меркулова. Мысль Константина о заурядности новогорского дела не пришлась Турецкому по сердцу. Компас его интуиции уже указывал ему верный путь в решении задачи. Но почему-то после разговора с Меркуловым на некоторое время Александр почувствовал странное умиротворение, словно что-то главное уже прозвучало сегодня и ближайшие дни подтвердят догадку, уже затлевшуюся где-то в подсознании.
– Вот смеху будет, если это действительно Манченко, – вслух сказал Турецкий. – Или Колосов…
Глава 41. ЗИМОВКА
Машину так трясло на ухабах, что Турецкий каждую минуту таранил макушкой брезентовую крышу.
– Твою мать, – скрипел про себя зубами шофер, опасливо косясь на важную птицу из столицы. – Вы извиняйте, поласковей никак не возможно. Без скорости мы целый день тут кишки мотать будем.
– Гони, как сможешь! – махнул рукой Турецкий.
Вчера, как только Турецкий повесил трубку после разговора с Меркуловым, телефон зазвонил снова. Александр даже решил, что Меркулов чего-то не договорил, и схватил трубку немедленно.
Но звонили из милиции.
– Это прокуратура?
– Да. Следователь Турецкий слушает.
– Товарищ следователь, это дежурный по области капитан Аркадьев. Мне сказали вам позвонить. Кабанов убит.
– Кабанов? А он кто?
В трубке замолчали, о чем-то переговаривались.
– Кто такой Кабанов? – повторил Турецкий.
– Это прокуратура? – повторила вопрос трубка.
