мужественных борцов с преступностью.
Они уже дошли до машины, и генеральный даже уже влез внутрь, но все никак не мог остановить свою пламенную речь, которая в результате закончилась строжайшим распоряжением впредь все свои действия, могущие иметь хоть какие-то последствия, согласовывать лично с ним...
12
Грязнов успел нарезать лимон и сварить кофе. Турецкий закрыл кабинет на ключ изнутри, опустил жалюзи и достал из сейфа стаканы. Разлили граммов по пятьдесят.
– Чтоб они все сдохли! – предложил тост Грязнов.
– Жизнь – дерьмо, – поддержал Турецкий.
Выпили.
– Ты мне одно, Слава, скажи, как этот Кривенков успел так быстро сориентироваться?
– А у него, у мудака, все схвачено, за все заплачено. Они мне столько макулатуры прислали, если ее всю на туалетную бумагу переработать, лет пять можно пользовать. Пришлось эту сволочь, Болтунова то есть, выпустить.
– ?!
– Да-да. Потому как оказалось, что он прямо ум, честь и совесть нашей эпохи, и жизнью своей рисковал, и тысячи преступников готовился обезвредить, и миллионы долларов родине вернуть, и миллиарды жизней потенциальных и реальных наркоманов спасти. Ну а мы, понятно, козлы, все эти начинания на корню зарубили. – Грязнов налил еще по одной. – Управление собственной безопасности увяло сразу, а РУБОП – еще покочевряжился: оставьте нам, мол, этого героя хоть в свидетели. Не оставили. Преступники, говорят, теперь знают его истинное лицо и не остановятся в своей мести до момента его полного физического уничтожения. И потому наш мученик в экстренном порядке отправился в Таджикистан со спецзаданием. Маковые плантации охранять.
В дверь постучали: два громких удара, один тихий и снова два громких.
– Дениска, – определил Грязнов.
Турецкий нехотя пошел открывать.
– А чего это вы с утра пораньше? – удивился Денис, кивая на бутылку.
– Так надо, – отрезал Грязнов.
– Очередного кандидата в Промысловы нашел? – поинтересовался Турецкий.
– Не нашел, вот отчеты принес. – Денис выложил на стол толстую папку. – Тут расшифровки прослушивания телефонов клиники Сахнова, лаборатории Долговой, квартиры Вовика и прочая, прочая, прочая.
– Что-то стоящее?
– Нет, сплошная бытовуха.
– Тогда садись с нами, – предложил Грязнов.
Денис, вопреки обыкновению, легко согласился и даже не стал сетовать на жару и ее несовместимость с крепкими напитками, его, очевидно, тоже достало промысловское дело окончательно.
Выпили без тостов, каждый за свое.
В дверь снова постучали.
– Кого-то еще ждешь? – спросил Грязнов.
– У нас все дома, – ответил Турецкий, разливая. – Пусть катятся, у меня сегодня экстренный траурный выходной.
Но стук повторился.
– Сан Борисыч, – раздался из-за двери вкрадчивый тенорок Азарова, – откройте, это Азаров.
– Ну его на фиг, – посоветовал Грязнов, – поскребется, поскребется – и свалит.
– Да ладно, – Турецкий нехотя поднялся. – Решит еще, что у меня сердечный приступ, начнет дверь ломать. – Он приоткрыл дверь и, не впуская Азарова, предложил: – Давай, Алексей, в другой раз. Зайди попозже, а еще лучше завтра.
Но Азаров все-таки просочился.
– Я буквально на минуту. – Он оглядел присутствующих и заговорщически подмигнул. – Вы продолжайте, Сан Борисович, я тут с секретаршей Сахнова поговорил и, собственно, забежал посоветоваться насчет Долговой.
Грязнов достал из сейфа еще один стакан и, выдув из него пыль, налил коньяка.
– Будешь?
– Не откажусь. – Азаров подтащил к столу еще один стул и уселся, судя по всему, прочно и надолго.
Черт, надо было Славке сказать, чтобы особенно не разглагольствовал, подумал Турецкий. Азаров – лошадка темная, и кому он потом все услышанное побежит пересказывать, неизвестно. Хотя, может, и зря я на него телегу качу... Но Грязнов, судя по всему, и так уже высказал все, что накипело, и заводиться снова пока что не собирался.
Подняли стаканы, Турецкий подбирал тост попристойнее, без перехода на личности, но Азаров его опередил:
– Однажды человек, который кормил обезьян бананами, сказал: «Дорогие обезьяны! Бананов стало мало. Теперь я буду вам давать утром только три килограмма, а вечером четыре». Обезьяны пришли в ярость. «Ну, хорошо, хорошо! – согласился человек. – Я вам буду давать утром четыре, а вечером три». Обезьяны обрадовались. Так выпьем же за разумные компромиссы. – Он лихо махнул свою порцию и на выдохе потянулся за лимончиком.
– Это ты к чему? – подозрительно поинтересовался Грязнов и поставил стакан на стол.
– Это я по поводу сегодняшних выпадов в ваш адрес.
– И ты уже, значит, в курсе, – вздохнул Турецкий.
– Так все в курсе, генеральный же...
– Ты подожди, – прервал его Грязнов, – ты объясни, кто тут, по-твоему, обезьяны, а кто мы?
– Ну вы же сами и объяснили: человек – это мы, а обезьяны соответственно – они. – Он ткнул указательным пальцем в потолок, очевидно имея в виду генерального, кабинет которого располагался двумя этажами выше. – И в жизни всегда есть место не только подвигу, но и компромиссу. А без компромиссов порядок может превратиться в беспорядок, а то и вовсе в дезорганизацию.
– Много ты знаешь о дезорганизации, – хмыкнул Грязнов, но, в какой-то мере удовлетворенный толкованием тоста, все-таки выпил.
– Да, собственно, не слишком, – ответил Азаров, хотя ответа от него никто не требовал, и разлил по стаканам остатки коньяка, без согласования с оставшимися принимая на себя роль тамады. – Я тут книжку одну читал, «Принципы жизни» называется, или «книга для героев».
– Чего-чего?! – переспросил Грязнов.
– «Книга для героев», – с готовностью повторил Азаров.
– А-а-а, – протянул Грязнов, Денис тихо прыснул в кулак, а Турецкий снисходительно посмотрел на коллегу: и это «важняк», детский сад, ей-богу.
А Азаров увлеченно продолжал:
– Так вот в этой книжке очень популярно все объясняется. Если каждая вещь находится на своем месте, каждый человек там, где должен быть, и делает то, что должен делать, – это порядок. Если порядок нарушается, то, как правило, можно сказать, кто нарушитель и что именно он нарушил, – это беспорядок. А если порядок нарушен, но нельзя сказать, кто именно виноват и что он нарушил, – это дезорганизация.
– А если знаешь, кто виноват, а дотянуться до него – руки коротки, это как в твоей книжке называется? – справился Грязнов.
– Сейчас дойдем и до этого, – пообещал Азаров. – Дезорганизация гораздо страшнее беспорядка. При ней страшно соблюдать порядок. И нестрашно его нарушать. Когда трус отступает один, он производит беспорядок. Когда храбрый наступает один, он производит дезорганизацию. Храбрый не должен наступать один, а трус не должен отступать один. Один воин, например, подбежал к вражеским позициям, отрубил две головы и с ними вернулся. Но полководец распорядился и ему тоже отрубить голову. Поскольку приказа о наступлении не было. Нельзя поддерживать дисциплину, если храбрый будет наступать без приказа. Или сидят, к примеру, в окопе солдаты, ждут начала сражения. Храбрый поднялся и, не дожидаясь приказа,
