– Вы очень добры к герцогине.
– Она славная женщина. Кроме того, как утверждает молва, главный мой порок очаровывать невинных. Вероятно, это необходимо перед тем, как я их развращу. Вы, разумеется, уже наслышаны об этом.
Они остановились перед скульптурой Донателло, и ее взгляд выдал сообразительность, которой не положено обладать женщинам ее круга.
– Какие странные вещи вы говорите. Рафаэль пожал плечами.
– Я не скрываю своих пороков, мисс Броуди. Я также знаю, что не принадлежу к тем людям, которых одобряет ваш сэр Саймон.
Она отвела глаза, ровно настолько соглашаясь с этим, насколько ему хотелось. И он продолжал:
– Полагаю, он не был доволен, найдя вас в моем обществе вчера вечером. Вам следовало бы послушаться его, мисс Броуди. Судя по тому, что я слышал, Саймон Блейк – хороший человек.
Джулия склонила голову набок, словно обдумывая его слова. Результат был очень приятен ему, Рафаэль не мог в этом не признаться. Он почувствовал, как сердце у него екнуло.
– Но герцогиня не возражает против вас, не так ли?
– Герцогиня Крейвенсмур – добрая душа, которая может простить самого Сатану. – Тут он улыбнулся.
После неуверенного молчания Джулия тоже улыбнулась.
И вдруг он представил себе, как она лежит под ним, не отрывая от него взгляда, раскрыв, как сейчас, свои пухлые губы, и это подействовало на него как удар, от которого захватило дух.
Рафаэль быстро отвернулся и стал рассматривать висящую перед ним картину. Это было волнующее изображение огромного орла, парящего над человеком в цепях. Обреченный на постоянные муки Прометей. Прилетавший каждый день орел расклевывал его печень, снова отраставшую за ночь. Таким было наказание мифического героя, укравшего огонь у богов и передавшего его людям.
Джулия содрогнулась и отвернулась от этой драматической сцены.
– Боюсь, что эта картина мне не нравится.
Рафаэль еще немного задержал напряженный взгляд на полотне. Он уже видел эту картину раньше, в Италии. Он был тогда молод, и трагедия, на ней изображенная, произвела на него сильное впечатление. Теперь – нет.
Он сказал резко:
– Пойдемте дальше.
И положил руку ей на талию. Рафаэль почувствовал, как напряглась ее спина под его ладонью. Но Джулия не оттолкнула его. Он подвел ее к следующей картине и остановился.
– А вот эту я очень люблю.
Это была работа Корреджо «Юпитер и Ио». Превратившись в пушистое облако, которое красноречиво символизировало страсть, олимпиец обволакивал обнаженную деву. Смутно намеченный мужской профиль, склонившийся, чтобы поцеловать ее отвернувшееся лицо, был едва различим в складках облака. Полотно было невероятно эротично.
– Да, – тихо сказала Джулия. – Просто… дух захватывает. Она явно разрывалась между высокой оценкой картины и собственным смущением. Наконец последнее одержало верх, и Джулия отошла от картины. Когда она проходила мимо него, Рафаэль ощутил легкий аромат ее духов. Он двинулся следом, точно гончая с острым нюхом, испытывая смутное наслаждение.
– Мисс Броуди, мне кажется, что вы притворщица. Она встрепенулась:
– Почему?
– Притворщица, мадемуазель. Я хочу сказать, что вы – вовсе не то, чем кажетесь. – Он замолчал нарочито вызывающе. – Хотя вы и не очень-то склонны выражать свое мнение, ваше сознание изобилует интригующими реакциями на искусство. Вы вовсе не настолько сдержанны, как стараетесь казаться. Ах, не волнуйтесь. Вряд ли кто-то еще, кроме такого же мошенника, как я, заметит это. Родители учат своих дочерей не выказывать никаких интересов, выходящих за пределы шелковых лент и плетеных кружев, – это я понимаю. Вас, бесспорно, учили, что беседовать на интеллектуальные темы неприлично. Очень жаль, потому что вы, очевидно, можете многое предложить.
– Вы так проницательны? – произнесла она, и в ее тоне прозвучала резкая нотка.
Золотистые глаза вспыхнули. Какое очарование! Джулия продолжала:
– Вы весьма мудры для человека, известного тем, что его интересы не выходят за рамки карт и… – Она помолчала. – Прочих мужских радостей.
– Ничего не могу поделать. – Рафаэль пожал плечами, проскользнув позади нее так близко, что это было почти неприлично. – Я знаю, такое поведение достойно осуждения, но существуют две причины, почему это вне моего контроля. Первая – я сам. Я привык говорить откровенно. Временами это кажется грубым, хотя кое-кто находит, что это бодрит. По крайней мере так они говорят. Как вы думаете, они мне льстят?
Джулия повернула голову и вздрогнула, увидев, как он близко. Рафаэль улыбнулся. Она не отодвинулась, что удивило его.
– Какова вторая причина? – спросила она.
– Вы, конечно. – Он наклонил голову так, что их губы оказались совсем близко. – Вы очень заинтересовали меня.
И это была правда. Она действительно его заинтересовала. Он чувствовал, что от ее близости все его нервные окончания словно зажужжали – необычайно приятное ощущение.
