– Почему вы так думаете?
Даже видя его усмешку, она решила не отступать.
– Просто очень странное совпадение, вот и все.
– Не такое уж странное, если учесть, что здесь всего одна дорога. Увидел, что у обрыва припаркована машина, и остановился.
Он говорил это так, как будто действовал под влиянием минутного порыва, но что за причина заставила его поехать к северу от Уайтфилда? Он не производил впечатления человека, собравшегося осматривать достопримечательности. Оставалось только одно.
– Ведь вы сказали, что я могу взять выходной, – с вызовом бросила Ванесса.
– Я предложил, чтобы у нас был выходной, – мягко поправил он. – А вы сразу же улизнули и спрятались, как только я повернулся спиной.
– Я не прячусь. Я просто хотела… подышать свежим воздухом и размять ноги, – тут же сочинила Ванесса.
…На протяжении двух недель, прошедших с того памятного напряженного столкновения, Ванесса пыталась сделать так, чтобы они всегда оставались на каком-то расстоянии друг от друга, а Бенедикт так же упорно старался помешать этому. Однажды вечером он пригласил Ричарда и его мать на обед, что привело Ванессу в бешенство, и заставил ее выступать в роли хозяйки дома. Она была вынуждена улыбаться, держаться невозмутимо и спокойно, не обращая внимания на его поддразнивающий небрежный тон, хотя все внутри у нее так и кипело, что только придало блеска ее внешности и привлекло испытующие взгляды миссис Уэллс. Наблюдая Ричарда и Бенедикта рядом, Ванесса не могла не сознавать, насколько разителен контраст между ними – как свет и тень, день и ночь. К сожалению, нечто первобытное в ней неудержимо тянулось к таинственному и запретному, а не к ясному и солнечному.
Вдобавок ко всему Ричард за обедом проговорился о том, что Ванесса по просьбе издателя работает над завершением книги судьи Ситона, над которой тот трудился до самой смерти. Ричард старательно перечислил все трудности, с которыми она столкнулась, пытаясь в свободное время систематизировать и привести в порядок целые кипы записей, разобраться в незавершенных набросках идей. К концу трапезы Ванесса с удивлением обнаружила, что ее ненавязчиво заставили принять помощь Бенедикта.
С тех пор почти все вечера она проводила в библиотеке, сидя плечом к плечу с Бенедиктом за одним столом и упорно стараясь относиться к нему как к неодушевленному предмету. Однако в глубине души с досадой сознавая, что работа над книгой стала двигаться действительно быстрее благодаря его непрошеному участию и знаниям…
– Наши желания совпадают, – самодовольно проговорил Бенедикт. – Можем размять ноги вместе. Вы не считаете, что одному, без компании, совершать моцион скучно?
– Нет.
Он, улыбаясь, встретил ее свирепый взгляд.
– Ну, в таком случае просто идите дальше, а я буду держаться позади на некотором расстоянии.
– О, не будьте смешны!..
– Смешон не я, Ванесса, – мягко проговорил Бенедикт. – Как вы думаете, с какой целью я предложил нам сегодня побездельничать?
Ванесса отвернулась, но он уже заметил, что она покраснела.
– Я что, должна вам теперь и мысли свои раскрывать? Разве у меня нет права на что-то личное? – с жаром заявила она.
– Конечно, вы имеете право на все. Я не захватил с собой тисков для пыток. Разве я когда-нибудь добивался ваших признаний силой, Ванесса?
– Вы делаете это постоянно! – взорвалась та.
– Украдкой – да, но не силой.
Ванесса с невероятной досадой взглянула на него, вынужденная признать, что он прав. Пока они сидели вместе над беспорядочными записями судьи, она рассказала ему о себе больше, чем хотела, поскольку только таким образом можно было прервать поток его пугающих откровений о себе самом.
Она не желала проявлять интерес к темным противоречиям его характера и, уж конечно, ничего не хотела знать о том, что он носит очки с двенадцати лет и что они запотели, когда он в 15 лет впервые по- настоящему целовался с девочкой… хотя потом обнаружила, что раздумывает над тем, что, видимо, поэтому он снял очки, когда целовался с ней!
Она не желала, чтобы ей становились известны все новые и новые подробности, трогающие ее сердце: что его детство прошло под гнетом родительских ожиданий – властного отца, с его непоколебимыми представлениями о превосходстве, воспитывавшего у сына желание стать совершенством, ни больше ни меньше, и матери, чьи ожидания не уступали отцовским. В семейном кругу Сэвиджей было не принято открыто проявлять свои чувства – следовало при любых обстоятельствах вести себя с достоинством. Заслужить любовь можно было лишь надлежащим поведением или выдающимися успехами в учебе.
Бенедикт хорошо усвоил уроки своего раннего детства. Внешне он казался идеальным сыном.
Подростком никогда не бунтовал, в школе и дома всегда вел себя так, как от него ожидали. Закончив университет, послушно пришел в архитектурную фирму отца и продолжал консервативные семейные традиции, рассматривая жилища, собственность и даже самих людей как выгодный источник вложений, а не привязанностей.
Однако в душе у него происходило совсем другое: его интеллектуальная пытливость и невероятные амбиции, которые неизменно поощрял в нем отец, постоянно приходили в столкновение с ограничениями, навязанными ему положением в фирме. С течением времени он понял, что требования отца удушающе сковывают его – вершиной профессиональной карьеры Бенедикта должна стать фирма, которую он наследовал после ухода отца в отставку, а затем продолжение династии Сэвиджей.
К двадцати восьми годам Бенедикт полностью осознал, что он не тот, кем хочет его видеть отец, и никогда таким не станет. Он желал большего, и на своих собственных условиях.
Разрыв произошел с присущим Сэвиджам достоинством во время натянутого спора, когда оба упрямо отказались от компромисса. Никаких эмоциональных вспышек, никто не выносил сор из избы, последовало лишь весьма умно составленное сообщение для печати, охладившее пыл у любителей посплетничать о семейных распрях. Время от времени Бенедикт продолжал бывать у родителей, хотя мать недвусмысленно дала ему понять, как глубоко она в нем разочарована и что он может не надеяться на ее сочувствие и одобрение, пока не преодолеет свой ребяческий порыв бунтарства против отца и не вернется в лоно семьи.
Бенедикт заметил, сделав кривую гримасу, что поскольку со стороны матери сочувствие никогда не было особенно теплым, он прекрасно обойдется и без него.
Но хотя теперь Ванесса лучше понимала его, ей не стало легче с ним общаться.
– Думаю, я уже надышалась свежим воздухом, – с отчаянием произнесла она и двинулась в обратный путь.
Как и следовало ожидать, Бенедикт, не отставая, последовал за ней, не отрывая от нее взгляда. Он не смотрел под ноги, споткнулся о попавший под его кожаную туфлю камень и оступился, угодив в небольшую лужицу морской воды и замочив отвороты черных брюк.
Когда он споткнулся, Ванесса инстинктивно протянула ему руку, но затем поспешно выхватила ее, а он тепло и благодарно улыбнулся.
– Спасибо, Несси.
– Зачем лезть на рожон и ходить по камням в таких туфлях? – ворчала она, ускоряя шаг, чтобы не поддаваться чарам этой ошеломляющей улыбки. – Теперь мне придется отправить эти брюки в химчистку. Почему вы не надели что-нибудь более практичное вроде джинсов?
– Я не знал, что мы будем делать, – спокойно ответил тот. – И потом, у меня нет джинсов.
Для человека ее поколения это показалось настолько невероятным, что она изумленно уставилась на него.
– А что же вы носите, когда отдыхаете? – Потом вспомнила, с кем разговаривает. – А, да, правильно, ведь у вас нет времени на отдых.
– До сего дня в этом не было необходимости, – заметил Бенедикт. – Может, вы, Ванесса, научите меня отдыхать.
