и перелил растворителя. А что было делать, в магазине краску покупать? – стал оправдываться художник. Похоже, насчет помойки Васюта угадал верно. – Знаешь, во что бы обошлось всю крышу покрасить?!
– Скряга! – упрекнул его Васюта. – Доиграешься, техник-смотритель тебя выставит отсюда за милую душу!
– У меня договор: покрасил крышу – и чердак мой, – буркнул Алексей Слащов. – А где мне краску брать, там не написано. Если тебе эта плохая, взял бы да сам купил хорошую.
Блинкову-младшему с Иркой художники только кивнули и вернулись к творческому процессу.
– Задвинь ему в ухо! – советовал толстяк.
– Нет, в зубы! – возражал Васюта. – В ухо – это будет под Сальвадора Дали, а в зубы – эксклюзив.
– Эксклюзив – если в ноздрю.
– В ноздрю – тоже вариант, – соглашался Васюта.
Они с толстяком пристраивали натурщику под мышки топор и пилу, а в уши, в нос и в рот пытались вставить то здоровенный ключ, то дужку гаражного замка. Тихий, перепуганный натурщик беспомощно улыбался. Вообще, он показался Блинкову-младшему странным. Из разговора художников кое-что прояснилось.
– Уши маловаты, да и черепок подкачал. Уж я брил его, брил, а форма не проступает, – ворчал толстяк с косичками. – Что, в психбольнице идиотской рожи не нашлось? Заказчик велел, чтоб по-кретинистей, а этот небось с образованием. Ты синус знаешь? – пристал он к синюшному натурщику. – А «Мой дядя самых честных правил»? А это что? – толстяк ткнул пальцем в дырявый глобус.
– Африка, – счастливо улыбаясь, подал голос натурщик.
– Знает! – застонал толстяк. – Небось девять классов, почти академик. Сказано тебе было: веди полного идиота!
– Другие поумней: требуют в долларах платить, – отвечал ему Васюта.
Алексей Слащов смотрел на приятелей неодобрительно. Ему, похоже, было жалко сумасшедшего натурщика.
– Пойдемте, покажу, куда картины сложить, – позвал он Блинкова-младшего с Иркой. – Еще насмотритесь, если не надоело. Художники – народ нескучный, но глуповатый.
За дощатой перегородкой у Алексея Слащова была своя комнатка. Стеллажи с нераспроданными картинами, брусками для подрамников, чистыми картонками и холстами, колченогий стол и продавленный диван. Пять картонок с избушками в зимнем лесу стояли в ряд на каком-то длинном сооружении, похожем на козлы для пилки дров. Крыши избушек были уже прорисованы, а бревна только бледно намечены карандашом. Еще одну незаконченную картину художник, забежав вперед, накрыл заляпанным синим халатом.
Блинков-младший с Иркой начали расставлять на стеллаже принесенные пейзажики.
– Не сюда, – подсказал Алексей Слащов. – Здесь нет ленка, а халтура – там.
Картины стояли на ребре, плотно, как книжки на полках, и Блинков-младший не видел, чем «не-тленка» отличается от халтуры. «Нетленные полотна» – так говорят о великих картинах. Их у Алексея Слащова накопилось раз в двадцать больше, чем халтурных пейзажиков. А раз пейзажиков он ляпал по пять штук в день, то было ясно, что их раскупают гораздо лучше, чем «нетленку».
– Выбирайте любую работу, – показал Алексей Слащов на длиннющий ряд запылившихся картин. – Вы брат и сестра?
– Нет, одноклассники, – ответила Ирка.
– Тогда берите две, – разрешил Алексей Слащов и отвернулся. Голос у него был печальный.
Блинков-младший был готов пожалеть не понятого публикой художника. Если бы не «Коза с баяном». Алексей Слащов поставил ее на самую верхнюю полку, к десятку других картин. Митька дорого дал бы, чтобы взглянуть на них!
А может, не осторожничать? Залезть на верхнюю полку и посмотреть? Вдруг похищенные работы Ремизова там – все семь?! Раз Алексей Слащов не боялся продавать «Козу с баяном» в парке, то не знает, что она ворованная. Значит, и не заподозрит Блинкова-младшего ни в чем, кроме любопытства…
Пока Митек раздумывал, вопрос решился сам собой.
– Алеша! Глянь, что у нас получается! – позвал толстяк, и Слащов вышел.
Перегородка не доходила до крыши сантиметров на двадцать. Голоса художников отлично были слышны.
– Нет, никуда не годится, – забраковал работу приятелей Алексей Слащов. – Топор и пилу – долой. Нужна одна броская деталь. Оставьте ключ.
– У ключа фактура бледная, – возразил Васюта.
Блинков-младший соображал молниеносно. Дотянуться до верхней полки он и не пытался. Алексей Слащов и тот задвигал на нее «Козу» кончиками пальцев, привстав на цыпочки, а он выше на целую голову. Встать на нижнюю полку мешали картины. Митек присел на корточки и, хлопнув себя по плечу, кивнул Ирке: залезай.
Не раздумывая, Ирка вскочила ему на плечи и потянулась к убранным на верхнюю полку картинам.
– Да, ключ не годится, – после паузы согласился Алексей Слащов. – Погоди, есть идея.
И он затопал к перегородке.
Ирка мягко соскочила на пол и сразу же сделала вид, что перебирает картины на второй полке. А Блинков-младший остался сидеть на корточках и потащил первую попавшуюся «нетленку» из нижнего ряда.
– А у тебя есть художественный вкус, парень! – заметил у него из-за спины Алексей Слащов.
Митек боялся обернуться и выдать себя взглядом. Он уткнулся в картину, ничего не видя. В ушах со звоном бился пульс.
Художник покопался под столом и снова ушел
за перегородку.
– Есть! «Младенец»! – шепнула Блинкову-младшему Ирка.
«Младенец с наганом»! Вчера Блинков-младший целый час разглядывал принесенный мамой альбом и отлично помнил этот шедевр погибшего художника. Голый несмышленый карапуз, висящий в черной пустоте, как будто его баюкали руки невидимой мадонны. Обхватив пухлыми ручонками ствол револьвера, он тянул его в рот, как соску… Страшноватая картина.
А за перегородкой бубнили голоса:
– Ну вот, совсем другое дело! Красота! – радовался Васюта. – Где достал?
– Лелик откуда-то приволок, – отвечал Алексей Слащов.
– Шутишь? Лелик сроду на такую дорогую
вещь не разорится.
– Так это ему, наверное, заказчик дал, – догадался толстяк. – Отвинти ручку и задвинь ему в ухо.
– Ты что?! Барабанную перепонку пробьем!
– Мы аккуратненько привяжем, а веревку потом рисовать не будем, – уточнил толстяк.
