поле на укропольской окраине можно играть от рассвета до заката. Однажды Маша с Петькой два часа подкарауливали друг друга в сухих и звонких, как жесть, зарослях кукурузы. В конце концов Петька засомневался, не уползла ли Маша каким-нибудь изощренным бесшумным способом, встал и сразу получил в лоб шариком с краской.
Здесь прятаться было удобно, не то что на солнцепеке в кукурузном поле. Чугунная тумба приятно холодила спину сквозь куртку, а причал был теплый: хочешь – грейся, а хочешь – остывай. Маша и прилегла бы, да боялась заснуть. Циферблата часов она не видела и, чтобы не потерять ощущение времени, пела про себя. В среднем одна песня – минуты полторы-две. Для верности она спела восемь и только после этого позволила себе выглянуть из-за тумбы.
Свет в келье не горел. Маша спела еще пять песен на тот случай, если Оля смотрит в окно, сидя в потемках. Мало ли какое настроение может быть у человека. На луну тем временем опять нагнало тучи, и прятаться стало бессмысленно. Пусть глядят, кто хочет, все равно не увидят.
Поиск зажигалки прошел без неожиданностей. Было неприятно и страшновато шарить в потемках по заросшей склизкой тиной причальной стенке, но это мелочи. Песни крутились в голове. Так всегда бывает: начнешь вспоминать, и они цепляются одна за другую. Маша мурлыкала себе под нос, все равно никто не слышит. И на «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» Олега Митяева нащупала дыру, а в ней – пачку сигарет и зажигалку. Она прикарманила и то и другое: пускай укушенный брат думает, что его тайник ликвидировали потому, что здесь запрещено курить.
Обратно Маша почти бежала, скользя рукой по теплой скале, чтобы уж наверняка не бултыхнуться в воду. Под ногами ничего не было видно, зато впереди как маяк светилась лампочка над «Вот я и дома».
И так, легко и весело, она въехала носом в высокую грудь.
– Рассказывай, что случилось, сестра! – потребовала великанша, крепко схватив Машу за Руку.
Глава XV ОТКРОВЕНИЯ С ВЕЛИКАНШЕЙ
Маша не испугалась. Вранье было заготовлено, оставалось выйти на свет, чтобы написать в блокнотике о своем романтическом настроении перед встречей с папой Саном. И вдруг великанша пробила брешь в ее обороне:
Маруся, только не притворяйся, что не можешь говорить! Я ведь слышала, как ты тут распевала песни.
Раскусили! Сгоряча Маша потянулась за пистолетом. Как же все-таки жалко, что нет Петровича с яхтой! Можно было бы уйти без особого шума, захватив его и Олю в заложники.
По счастью, Оля не поняла, что ее собираются захватывать.
Мне страшно за тебя, пойми! – с жаром продолжала она. – Я сразу почувствовала, что с тобой что-то не так…
В голосе великанши звучала самая искренняя озабоченность. Маша уже коснулась пригревшегося под курткой пистолета – и решила, что сможет вывернуться без оружия.
Оленька, я не хочу замуж за Ганса, – честно призналась она.
Великанша не поняла:
А его подобрали тебе в женихи?
Да какое подобрали! Он сам захотел и говорит, что брат иерей поможет утрясти это дело в штаб- квартире.
Но так нельзя! – ужаснулась Оля. – Нам столько об этом говорили! Брат иерей и говорил! Там же тьма данных учитывается: и группа крови, и характер, и когда человек родился! Чтобы настоящего мужа найти, твою половинку!
Ага, подумала Маша, вот на что их покупают! В любовь они не верят, потому что у всех родители плохо живут друг с другом. Так им говорят: «Мы вам по науке жениха подберем».
Оля пылала:
Это же… Я слов не нахожу! Обман! Двуличие! Чем тогда мы отличаемся от Каинова родословия? Ничем!
Похоже, глупый подбор женихов и невест, как породистых собак, был чуть ли не главной святыней в самодельной религии папы Сана. Теперь святыня рушилась. Потрясенная великанша не могла поверить:
Марусь, а может, ты что-то не поняла? Может, он тебе подходит по анкете?
Про анкету не было ни слова! – жестко сказала Маша. – Он все время говорил, что брат иерей ему поможет.
А ты?
А я написала: «По морде дам». Великанша вскипела:
Нет, это надо выяснить! Жаловаться надо!
Кому?! Ганс всю цепочку назвал: он просит брата иерея, брат иерей просит за него в штаб-квартире. Наверное, так уже делали раньше, а то почему бы он стал мне обещать… Нет, Оля, жаловаться некому. Выше только преподобный, а я его увижу, когда уже буду стоять с Гансом на стадионе. К нему и не подпустят, наверное.
Разговаривая, они подошли к странному дому шагов на сто.
Все, – остановилась Маша. – Если хочешь о чем-то спросить, валяй здесь, а в обители я немая.
Великанша уселась на краешек причальной тумбы, оставив для нее место:
Садись. Давай еще посекретничаем. Как я тебя понимаю, Марусь! Я никому не скажу, что ты разговариваешь.
Надеюсь. Это моя единственная защита: может, Ганс еще и не позарится на немую… Они нарушают все наши принципы! – удачно ввернула Маша.
Да-да! – горячо подхватила Оля. – Если мы будем, как физические родители, то зачем это все?!
Ага, зачем было из дома уходить, если здесь такое же вранье, даже хуже?!
Великанша порывисто расцеловала Машу и стала с шумом сморкаться в носовой платок. Кажется, она всплакнула.
О маме подумала? – спросила Маша.
Да, и о маме тоже… Сестра, а ты меня не посвящаешь ли? – вдруг насторожилась великанша.
«Во что?!» – чуть не ляпнула Маша, но сообразила, что у Оли четвертая ступень посвящения, а сюда она приехала за пятой.
– Нет, – коротко ответила она. Великанша заговорила полушепотом:
Знаешь, я после каждой ступени чувствую себя обманутой. Потом привыкаю, конечно… Я, когда уходила из дома, не знала о братстве. Поругалась с отчимом, хлопнула дверью, а жить негде. Подруга говорит: «Извини, мама недовольна, что ты у нас ночуешь». Декан говорит: «Общежитие не дам, у нас для иногородних мест не хватает»… Я из Харькова, – вставила Оля, – училась в политехническом институте. Одна девочка из нашей группы отвела меня в обитель. А там – сама знаешь: койка, еда; все тебе сочувствуют, всем интересно, что ты думаешь. Ребята ходили раздавать листовки, и я с ними. Нормальные листовки, «Молодежь за мир, против терроризма». Конечно, я спрашивала, на какие деньги это все. Мне отвечали: богатые люди помогают, они тоже за мир. Настает лето, меня везут в санаторий на сборы активистов. Читаем брошюрки, слушаем лекции: оказывается, наша федерация «Молодежь за мир» входит в братство преподобного Сана, и мы уже посвященные второй ступени. Через год – третья ступень, и мне объясняют, что братство – это церковь, и что Сан – святой вроде Иисуса Христа, только еще лучше… У вас в Москве тоже так было?
Везде так. Мы ходили по Арбату с копилкой, деньги на мир собирать, – ответила Маша.
Это была почти правда: встречала она этих сборщиков и, знать не зная о братстве, опускала мелочь в их оклеенные бумагой копилки. А то неловко гулять и мороженое кушать, когда твои ровесники борются за мир.
Каждый раз как будто открывают матрешку, а в ней – еще и еще, – шептала Оля. – И уже страшно:
