— Какие тонкости! — фыркнула Лина. — Один ствол. На медведя.
— Нарезной, — догадался Митька. — А калибра ты, конечно, не знаешь.
— Там нет калибра, — сморозила зеленоглазая. — Оно стреляет готовыми военными пулями. Десятизарядное! На него в милиции дают особое разрешение.
И все стало ясно. «Десятизарядное ружье по особому разрешению» и «военные пули» в переводе на мужской язык могли означать только «карабин Симонова» и «боевые патроны».
Митька показал гильзу:
— «Пули» такие?
— Я ему внутрь не заглядывала, — пожала плечами Лина.
— Такие, — убежденно сказал он. — Похоже на то, что наши ночевали в бараке. А уголовники — в доме, это мы и раньше знали. Ночью они полезли в барак. Была разборка, наши пальнули в потолок для острастки. После этого уже никакую записку оставлять было нельзя. Даже просто «Мы живы».
— А это почему? — не поняла Лина.
— Чтобы уголовники не прочитали.
— А если бы и прочитали, то ничего новенького не узнали бы.
— Они узнали бы, что есть еще какие-то люди, которым написана записка, — мы с тобой, — возразил Митька. — А очки и пассатижи для уголовников просто очки и пассатижи, потерянные. А для нас письмо. Половину мы уже прочитали: я узнал папины очки, ты узнала номер папиного самолета на «щипцах», это и значит «Мы живы». Теперь давай вспомним, как они лежали.
Лина вздохнула. Митька понял это как знак согласия и начал допрос по шажку: «Как по просеке шла, помнишь? Шла, шла, вышла к берегу и… Что? Сразу их увидела? Или сначала к воде подошла? Не помнишь? А как подобрала их, помнишь? Руки у тебя были мокрые или сухие?»
Через пятнадцать минут он знал все, что было нужно. Пассатижи и очки лежали так, что Лина сразу набрела на них, как только вышла с просеки на берег. Причем очки смотрели стеклами на реку, а пассатижи были повернуты рукоятками к просеке, а сжатыми губками опять же к реке. Не нужно было особого воображения, чтобы увидеть в них стрелку.
— Ты просто построил плот и хочешь плыть, — упрямилась Лина.
— Положим, с твоей ногой идти все равно нельзя. Так что плыть нам придется по-любому, — ответил Митька. — Вопрос, куда: на тот берег и там ждать или вниз по течению, пока не приплывем в какой-нибудь поселок.
— Или пока не опрокинемся, — буркнула Лина. — Знаешь, какие здесь реки! Только и слышишь: на Мучном лодка перевернулась, на Дедушке катер разбился. Это пороги на Подкаменной, Тунгуске — Мучной и Дедушка.
Широкая и мелкая у берегов река выглядела безобидной. Митьке не приходило в голову, что на ней могут быть пороги.
— Может, наша река поспокойней, — без особой уверенности сказал он.
— Ладно, поплывем, все равно деваться некуда, — согласилась Лина. — Собирай вещи, а я еще наловлю рыбы, сколько успею.
Ловить рыбу зеленоглазая умела. Митька даже позавидовал. Мушку из перьев с легким крючком, без грузила, сносил даже слабый ветерок. Лине удавалось так забросить удочку, чтобы ветерок мешал, а нес мушку прямо под нос рыбе. Обычно рыба клевала не сразу. Бросившись к упавшей воду мушке, она вдруг сворачивала в сторону. Соображала, что ее покупают на пучок куриных перьев с красной ниткой. Тогда Лина поддергивала удочку, заставляя мушку взлетать над водой и падать. Рыба опять бросалась и сворачивала. А Лина дергала. А мушка плясала на воде. И в конце концов рыба ее хватала. Митьке казалось, что при этом она думала: «Черт с тобой, съем твои перышки, только отвяжись».
Пока он вынимал колышки и собирал парашют в охапку (все равно нести недалеко), Лина сделала четыре заброса и каждый раз цепляла рыбу. Правда, вытащила только одну. Крючок из булавки был без бородки, и рыба легко с него сходила. Две сорвались, взлетев над водой, а одна удрала уже с берега, проскакав полметра до реки. Но все равно это было здорово.
— Кто тебя научил? — спросил Митька.
— Ходили раза три с Пашкой. Мне не нравилось. А червяков надевать на крючок я бы вообще не стала, — поджала губу зеленоглазая.
Митька перенес на плот весь лагерь: подстилку из лапника и на ней палатку из парашюта, костер на подушке из камней и земли, рогульки, чтобы вешать чайник, — они воткнулись между бревен. И все инструменты, конечно, взял, и все железо до последнего кусочка проволоки. В тайге своя цена вещам.
Лина, не вынимая из воды, притащила на буксире целый выводок нанизанной на парашютную стропу рыбы. Митька подумал, что они обрастают хозяйством: даже домашняя живность есть.
Пора было отчаливать. Он выбрал небольшое бревнышко, чтобы выбивать из-под плота каменные опоры. Напоследок прошелся по брегу, собирая щепки для костра и проверяя, не забыто ли что-нибудь. Нашел длинную неструганую доску — вот и кормовое весло. Из таких досок были сколочены топчаны в бараке. Наверняка ее принесли сюда строители плота (хорошо бы, это были все-таки не уголовники, а свои).
Зеленоглазая сидела у входа в палатку и ворошила костер веточкой с таким мирным видом, как будто выбралась на полдня в какое-нибудь подмосковное Ромашково. И вдруг спросила:
— Дим, а что там за борозды на берегу? Ты бревна таскал?
За день борозды в камнях намозолили Митьке глаза: две глубокие по краям, одна, помельче и поуже, — в середине.
— Бревно я бы не поднял, — ответил Митька. — Я их катал. А это здесь было. Наверно, плот волокли к реке.
— Да какой же плот, — сказала Лина, присматриваясь к бороздам, — КАКОЙ ЖЕ ЭТО ПЛОТ С ТРЕМЯ КОЛЕСАМИ?!
Глава XXV
О ДРУЖБЕ, ЛЮБВИ И КОПЧЕНОЙ РЫБЕ
В небе громыхало и свистело, как будто сотня Дон Кихотов сражалась с ветряными мельницами. Этот звук не перепутаешь ни с каким другим. Вертолет. Он появился, как, только Митька с Линой отчалили, и вот уже больше часа летал расходящимися кругами. Грохот и свист то затихали, то слышались прямо над головами, но и тогда в дыму не различалась даже тень вертолета.
Наверное, пилот мог что-то рассмотреть на горе и на дальнем берегу — не зря же кружил. Но снизиться над рекой, в опасной близости от скал, он боялся и правильно делал. Митька с Линой смирились с тем, что их плот не видят, и перестали обращать внимание на вертолет.
Плот огибал гору. Слева сквозь дым проступала рыжая от мха скала, правого берега не было видно. Блинков-младший, сидя у костра, мастерил коптильню из консервных банок. Увы, зеленоглазая ловила рыбу лучше, чем готовила. А когда есть коптильня, умение готовить не нужно вообще. Надо просто смотреть на часы, чтобы вовремя снять ее с огня.
Лина ушла за палатку на ту часть плота, которая считалась кормой. Митьке было велено не оборачиваться. За палаткой слышался плеск воды. Прихорашивается. Как она ухитрялась стирать в холодной воде без мыла, оставалось загадкой, но ее повешенная сушиться белая футболка была действительно белой.
Зеленоглазая надеялась еще сегодня встретить своих. Три борозды, в которых она узнала след самолетного шасси, могли означать только одно. Самолет не утонул в реке и не разбился, а был мастерски посажен на каменистый берег. Но разогнаться по камням для взлета невозможно, если даже экипаж починит все, что сломалось. Теперь самолет сплавляют по реке на плоту, обгоняя Митьку с Линой не больше, чем на сутки.
Честно признаться, у Митьки это в голове не укладывалось. Самолет — на камни! Вы бы видели те камни! Самолет — на плоту! Это ж не мотоцикл. Он бы скорее поверил, что самолет укатился в реку и там
