Когда ты на площади ехал вчера И мы за тобой поспешали, Тебе они громко кричали: ура! На нас же сурово взирали. На площади Мира сегодня в ночи Они совещалися шумно… Строение храма ты нам поручи, А им доверять — неразумно!..» Волнуют царя и боязнь и печаль, Он слушает с видом суровым: И старых, испытанных слуг ему жаль, И вера колеблется к новым… И вышел указ… И за дело тогда Взялись празднолюбцы и воры… А люди, сгоравшие жаждой труда И рвеньем, сдвигающим горы, Связали пожитки свои — и пошли Стыдом неудачи палимы, И скорбь вавилонскую в сердце несли, Ни с чем уходя, пилигримы, И целая треть не вернулась домой: Иные — в пути умирали, Иные бродили по царству с сумой И смуты в умах поселяли, Иные скитались по чуждым странам, Иные в столице остались И зорко следили, как строился храм, — И втайне царю удивлялись. Строители храма не плану царя, А собственным целям служили, Они пожалели того алтаря, Где жертвы богам приносили, И многое, втайне ликуя, спасли, Задавшись задачею трудной, Они благотворную мысль низвели До уровня ветоши скудной. В основе труда подневольного их Лежала рутина — не гений… Зато было много эффектов пустых И бьющих в глаза украшений… Сплотившись в надменный и дружный кружок Лишь тех отличая вниманьем, Кто их заслонить перед троном не мог Энергией, разумом, знаньем, Они не внимали советам благим Людей, понимающих дело, Советы обидой казалися им. Царю говорят они смело: О царь, воспрети ты пустым крикунам Язвить нас насмешливым словом! Зане невозможно судить по частям О целом, еще не готовом!.. Указ роковой написали, прочли, И царь утвердил его тут же, Забыв поговорку своей же земли, Что «ум хорошо, а два лучше!». Но смело нарушил жестокий Закон Один гражданин именитый. Служил бескорыстно отечеству он И был уже старец маститый. Измлада он жизни умел не жалеть, Не знал за собой укоризны И детям внушал, что честней умереть, Чем видеть бесславье отчизны; По мужеству воин, по жизни монах И сеятель правды суровой, О «новом вине и о старых мехах»
