Но пред врагом заносчив и упрям,С друзьями был ты кроток и застенчив.Не думал ты, что стоишь ты венца,И разум твой горел не угасая,Самим собой и жизнью до концаСвятое недовольство сохраняя, —То недовольство, при котором нетНи самообольщенья, ни застоя,С которым и на склоне наших летПостыдно мы не убежим из строя, —То недовольство, что душе живойНе даст восстать противу новой силыЗа то, что заслоняет нас собойИ старцам говорит: «Пора в могилы!»* * *Грановского я тоже близко знал —Я слушал лекции его три года.Великий ум! счастливая природа!Но говорил он лучше, чем писал.Оно и хорошо — писать не время было:Почти что ничего тогда не проходило!Бывали случаи: весь векСчитался умным человек,А в книге глупым очутился:Пропал и ум, и слог, и жар,Как будто с бедным приключилсяАпоплексический удар!Когда же в книгах будем мы блистатьВсей русской мыслью, речью, даром,А не заиками хромыми выступатьС апоплексическим ударом?..* * *Перед рядами многих поколенийПрошел твой светлый образ; чистых впечатленийИ добрых знаний много сеял ты,Друг Истины, Добра и Красоты!Пытлив ты был: искусство и природа,Наука, жизнь — ты всё познать желал,И в новом творчестве ты силы почерпал,И в гении угасшего народа…И всем делиться с нами ты хотел!Не диво, что тебя мы горячо любили:Терпимость и любовь тобой руководили.Ты настоящее оплакивать умелИ брата узнавать в рабе иноплеменном,От нас веками отдаленном!Готовил родине ты честных сыновей,Провидя луч зари за непроглядной далью.Как ты любил ее! Как ты скорбел о ней!Как рано умер ты, терзаемый печалью!Когда над бедной русскою землейЗаря надежды медленно всходила,Созрел недуг, посеянный тоской,Которая всю жизнь тебя крушила…Да! славной смертью, смертью роковойГрановский умер… кто не издевалсяНад «беспредметною» тоской?Но глупый смех к чему не придирался!«Гражданской скорбью» наши мудрецыПрозвали настроение такое…Над чем смеяться вздумали, глупцы!Опошлить чувство силятся какое!Поверхностной иронии печатьМы очень часто налагаемНа то, что должно уважать,Зато — достойное презренья уважаем!Нам юноша, стремящийся к добру,Смешон восторженностью странной,А зрелый муж, поверженный в хандру,Смешон тоскою постоянной;Не понимаем мы глубоких мук,Которыми болит душа иная,Внимая в жизни вечно ложный звукИ в праздности невольной изнывая;Не понимаем мы — и где же нам понять? —Что белый свет кончается не нами,Что можно личным горем не страдатьИ плакать честными слезами.Что туча каждая, грозящая бедой,Нависшая над жизнию народной,След оставляет роковой
